Анатолий Глебов: Неделя

Город изображен на ней со стороны озера, на берегу которого он расположен. Раннее летнее утро. В голубовато-серой, еще дымчатой воде отражаются городские строения противоположного берега. Над ними возвышается водонапорная башня, розовая в свете утреннего солнца. Теплая свежая зелень. Лодка и две-три фигуры у ближнего берега. Ясный, светлый, радостный мир. Здесь, на этом берегу, спокойный мощный расцвет родной русской природы, русского лета. Там, в городе, спокойный мощный расцвет труда, созидания. Автор сделал увеличенную копию ее для местного железнодорожного клуба.

Выученик той же студии, бывший помощник машиниста Александр Архипов сделал в местном театре декорации пьес «Бесприданница» и «Огни маяка», поставленных приглашенным в Б. крупным московским режиссером. Одновременно Архипов был директором Дома культуры и он же организовал тот самый второй парк культуры и отдыха, который так неудачно открылся в день войны...

Так шла в городе жизнь. Так он рос. Так росли, так осмысленно, творчески, ярко жили в нем люди. Архипов — лишь один из тысяч.

И все это вдруг негаданно оборвала военная гроза, наглое, ничем не вызванное нападение фашистских захватчиков!..

...Увлекшись разговором, Степанов и его собеседник не слышали свиста бомб. Вдруг загрохотало неподалеку, дрогнуло здание, воздушной волной взметнуло к потолку занавески в выбитых накануне окнах. Все, бывшие в помещении, замерли, онемели. И в этой напряженной тишине еще оглушительнее прозвучал второй такой же удар, которому уже ясно предшествовал отвратительный свист. Встревоженный Степанов вскочил и выбежал наружу.

Метрах в тридцати пяти над расщепленным краем грузовой платформы стояло густое черное облако. Первым переживанием Степанова был не испуг, а не передаваемое никакими словами чувство щемящей обиды, исступленной досады, от которой комок подкатился к горлу и на глазах выступили слезы. Он ведь тоже, как и многие рабочие, все эти дни волновался за родной узел и при каждом удобном случае требовал принятия мер к его разгрузке.

— Как допустили, не заметили?! — бормотал Петр Нилович, до боли сжав кулаки.

Его слова потонули в грохоте новых разрывов: ударило где-то за нефтяными баками и со стороны парка «Добро». Спустя несколько мгновений горячая взрывная волна шатнула всех стоявших у депо. Нефтяные баки были давно уже опорожнены — Степанов это знал, — но пламя все-таки занялось где-то за ними, видимо в городе. А над путями оно взметнулось сразу высоким желтоватым фонтаном и показалось над стоящими около угольной эстакады платформами, груженными круглым лесом.

Люди настороженно смотрели в вечереющее небо, ожидая падения новых бомб. Но шестерка вражеских самолетов, разделившись на два звена, уже удалялась, очевидно опасаясь советских истребителей. Вслед им били зенитки, а новых самолетов не было видно. Степанов смотрел на разгорающийся кругляк и вдруг увидел, что к горящим платформам и порожняку прицеплены восемь большегрузных вагонов американского типа, запечатанных особыми пломбами. Степанову известно было их содержимое: груз огромной взрывной силы! Не успел Петр Нилович полностью ориентироваться в обстановке, как послышались новые глуховатые разрывы, сначала редкие, потом все более частые, нарастающие, точно стремительно налетающий ураган.

— Зенитки! — крикнул кто-то.

— Откуда ж их столько взялось вдруг?— удивился Степанов.

Внезапно что-то с резким свистом пронеслось мимо и со страшной силой грохнуло о стену депо.

— Снаряды рвутся! — раздался чей-то голос.

«Так оно и есть», — понял Степанов и немедленно стал отправлять в ближнее убежище выбежавших из депо людей: оператора, статистика, табельщика и других. Кое-кто бросился обратно в дежурку. Кинулся туда и Степанов, подчиняясь общему движению. Но, захлопнув за собой дверь последним, Петр Нилович опомнился. Ему стало неловко перед самим собой. Что же там делается, снаружи, на самом деле? Надо же узнать, что-нибудь делать! Он попытался открыть дверь, но вынужден был захлопнуть ее опять — осколки стали колотить по ней градом, а один из них вонзился в филенку, расщепив ее. Выйти не было возможности. Все-таки Степанов приоткрыл дверь немного и в узкую щель стал смотреть наружу. Зарево разрасталось с каждой секундой. Все гуще делались столбы черного дыма над путями, такого плотного, что, казалось, его можно ощупать. Все сильнее становилась канонада, перешедшая уже в сплошной грохот и гул.