Юрий Поляков - Быть русским в России

Но вернёмся к Пушкину, который, как известно, «наше всё». В необрезанном варианте его знаменитые слова выглядят так: «Состояние всего края, где свирепствовал пожар, было ужасно. Не приведи бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, кто замышляет у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка».

«Российская газета», февраль 1996 г.

В последнее время я часто вспоминаю популярный анекдот времён застоя. Одного гражданина, нахально подчёркивающего своё сходство с Лениным, вызвали в КГБ и потребовали прекратить безобразие. В ответ он заявил: «Допустим, я сбрею бороду и усы, перестану картавить и щуриться, галстук в горошек заменю на какой-нибудь другой… Но мысли! Куда я дену мысли?» Мне мысли тоже девать некуда, поэтому по профессиональной привычке спешу поделиться ими с читателями.

Первая мысль, которая приходит в голову, когда смотришь сегодня телевизор или читаешь большинство газет, такова: меня считают за полного идиота, страдающего к тому же и склерозом. С раннего утра до глубокой ночи меня с чисто агитпроповской навязчивостью пугают возвратом коммунистов, а следовательно, и всего социалистического кошмара. Пугают, а мне не страшно. Я, как и большинство нынешних россиян, жил при социализме и, хотя не достиг в ту пору таких высот, как, скажем, нынешний наш президент и его ближайшие сподвижники, сохранил от той эпохи не самые худшие воспоминания. Нет, я прекрасно ориентируюсь во всех пороках того строя и даже (в отличие от многих нынешних неистовых рыночников) посвятил этим порокам некоторые свои книги: «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Апофегей» и др. Но я не понимаю, зачем же человека, пожившего в бедноватой, с достаточно строгим режимом профсоюзной здравнице, убеждать, будто он был в Бухенвальде? Кто-нибудь, отдыхающий ныне во Флориде, гневно возразит против слова «здравница». Я его понимаю, но худо-бедно в те времена население страны увеличивалось, а теперь стремительно уменьшается, количество же самоубийц в СНГ в 5 (пять?) раз превосходит общемировую норму, если слово «норма» вообще применимо к трагедии человека, лишающего себя жизни. Так что всё-таки плохонькая, но здравница.

Меня изо дня в день пугают возвратом в прошлое, а в самый канун выборов, слыхал, даже покажут новый художественный фильм «Если завтра будет вчера», где продемонстрируют все прелести социализма: от совершенно пустых прилавков до массовых убийств инакомыслящих инородцев. Сначала о пустых, а точнее, пустоватых прилавках. Да, действительно, при советской власти слово «дефицит» было одним из наиболее употребляемых, и дефицитами в разное время являлись и туалетная бумага, и гречка, и импортная мебель, и автомобили. Хорошо ли это? Ясное дело – плохо.

Если когда-нибудь решат поставить памятник разрушителям социализма, то слева надо будет изваять диссидента с приёмником, настроенным на волну радио «Свобода», справа – партократа с газетой «Правда» в руке, а посередине – большой шар с надписью «дефицит». Ныне это слово из языка, кстати, ушло, ибо дефицит – это когда не хватает товаров, а когда при полных прилавках не хватает денег на хлеб, потому что полгода не выдают зарплату, – это уже нищета. Решайте сами, что лучше…

А теперь – о кровопролитиях. Я не понимаю тех поглупевших от избытка патриотизма людей, которые уверяют, будто страшные человеческие жертвы в советский период нашей истории – клевета русофобов. Нет, к сожалению, это правда. XX век был кровав во многих странах, а Россия вообще чуть не захлебнулась кровью, причём коренных россиян погибло во много раз больше, чем «инородцев». Впрочем, в нашем многонациональном Отечестве это словечко вообще употреблять не стоит. Но пролитая кровь – трагедия России, а не повод для презрения и ненависти.

Вы не задумывались, почему католики, прекрасно зная о кошмарах инквизиции, продолжают исправно молиться Деве Марии? А почему американцы с неизменным уважением относятся к седовласому миллиардеру-филантропу, хотя хорошо осведомлены, что в основании его фамильного состояния – сотни тысяч негров, скормленных акулам по пути из Африки к берегам Нового Света? А почему латыши обожают свою довоенную буржуазную республику, хотя именно тогда в Латвии появился первый концлагерь и количество репрессированных по отношению ко всему населению было вполне сопоставимо с размахом террора в СССР? Отвечу: потому что о любом народе надо судить по его вершинам, а не провалам, в противном случае вся мировая история и все народы без исключения будут напоминать заспиртованных монстров из Кунсткамеры. А из тёмных вод своей истории нужно черпать не ненависть, а этническую мудрость – и делать практические выводы.