Андрей Столяров - Правила игры без правил

Речь, по сути, идет о выживании нынешних российских фантастов. Стало совершенно понятным, что конкурировать с англоязычной фантастикой мы просто не в состоянии. Мы базируемся на разных литературных основах. Для того, чтобы конкурировать с массовой фантастикой США, надо выбабахивать по три четырехсотстраничных романа в год. С помощью компьютера или там другими способами — неважно. Важно то, что ни один российский фантаст сейчас этого не осилит. Мы по-другому устроены. И к тому же здесь требуется не просто выбабахивать эти романы, в первую очередь требуется, чтобы романы эти были доступны практически всем. То есть, говоря простым языком, требуется отказаться от содержания. Что, по-видимому, невозможно для автора, выросшего на российской культуре. Поэт в России всегда был более, чем поэт, таковое ощущение избранности сохраняется и поныне, и если уж ты берешь в руки перо, то, наверное, не за тем, чтобы написать, например, «К западу от Эдема». Никому из нынешних российских фантастов и в голову не придет писать аналогичный роман. Потому что о чем тут писать? Потому что в тематике Гаррисона нет повода для художественного высказывания. Никому и в голову не придет писать «Мир реки» или, скажем, «Левую руку тьмы», почему-то являющуюся, по крайней мере, в фантастике, знаменитым произведением. Это, значит, про то, как некий инопланетянин попеременно является то мужчиной, то женщиной. Яркое художественное открытие. Я не знаю, сколько Урсула Ле Гуин писала этот роман. Предположим, три месяца, вряд ли больше. Но неужели ей не жалко было трех месяцев жизни? Это целых три месяца на подобную дребедень. В общем, для российского автора это исключено. Даже если кто-то из нас и захочет создать аналогичный роман, у него все равно ничего не получится. Существует иллюзия, будто бы написать плохую книгу легко, будто бы масскультовое произведение требует значительно меньших усилий. Дескать, я такое левой ногой напишу. Так вот это именно убаюкивающая иллюзия. Проходной роман вовсе не требует меньших усилий, он требует другого автора. Чтобы написать аналогичный роман, надо попросту стать другим человеком — с совершенно иным ощущением современного мира и с принципиально иным подходом к художественной литературе. Нужно быть слегка художественно недоразвитым. Нужно растянуть период литературной незрелости. А мы это уже проехали. Мы ушли дальше, и я просто не верю, что кому-то из нас удастся вернуться. И поэтому прав был Борис Стругацкий, который, выступая по Петербургскому радио, четко сказал, что нам не следует конкурировать с англоязычной фантастикой, здесь мы уже проиграли, нам не следует учиться играть в бейсбол, которого мы не знаем, играть надо в свою игру — там, где мы хоть что-то умеем, — и поэтому конкурировать надо не с Гаррисоном и Кларком, конкурировать надо с Маркесом и с Булгаковым, только здесь, вероятно, можно иметь какие-то вещественные результаты.

Чтобы выжить — я имею в виду, конечно, литературное выживание, — мы обязаны предложить читателю то, что ему никто иной предложить не сможет. И мне кажется, что российская фантастика это сейчас предлагает. Мы — другие. Мы достаточно сильно отличаемся от англо-американских стандартов. В чем это отличие заключается, я сейчас обсуждать не стану: это дело критиков, настоящих и будущих, в конце концов, но принципиальная разница между российской и зарубежной фантастикой ощущается достаточно ясно. Если мы сохраним эту разницу, если море посредственной литературы не растворит нас одного за другим, если мы, как ныне говорят, дистанцируемся — по крайней мере, в сознании квалифицированного читателя — от бурды, которой сейчас завалены лотки и прилавки, то мы выживем и вместе, и по отдельности. Если — нет, значит, нет. Наш читатель — это квалифицированный читатель. И он не должен вообще выбирать между Гаррисоном и Лазарчуком. Он должен знать: Гаррисон — это одно и Лазарчук — это другое. Выбирать он должен между Лазарчуком и Пелевиным. Кому что ближе. Но дистанция между нами и литературой посредственной должна им подсознательно ощущаться.

Механизм литературного дистанцирования вполне понятен. Это соответствующие критические статьи, которые, к счастью, уже появляются, это выступления и интервью, где будут расставлены четкие художественные приоритеты, и, конечно, это, в первую очередь, литературные премии, выделяющие того или иного автора из безликой среды. Не случайно они привлекают последнее время такое пристальное внимание. Кто конкретно присуждает литературную премию, достаточно ли авторитетно жюри, не сомнителен ли способ ее присуждения, и чем, собственно, руководствуется орган, премию присуждающий: непосредственно литературой или здесь доминируют какие-либо иные соображения. Такие вопросы встают. И это вполне понятно. Потому что, присуждая премию, мы как бы говорим всем читателям: «Это — хорошо. Это — лучшее, что есть в российской фантастике». И поэтому мы не можем сокращать дистанцию между высоким вкусом и вкусом низким. Если неквалифицированный читатель откроет книгу, которая для него излишне трудна, и оставит ее, то ничего страшного в этом нет — это все равно не совсем наш читатель, за него мы конкурируем с «Анжеликой», а, значит, проигрываем заведомо. Гораздо хуже, если квалифицированный читатель откроет автора, вот только что получившего литературную премию, и вдруг увидит, что это — вторично, серо, затянуто и что это пережевано не то, чтобы даже Стругацкими, а еще Биленкиным и Днепровым, я уже не говорю про англоязычных фантастов. Мы не можем позволить себе потерять квалифицированного читателя, потому что, растворившись в посредственности и утратив его, мы лишимся той базы, которая держит нас на плаву без которой мы просто утонем в море книжного рынка.