Русская жизнь-цитаты - Русская жизнь-цитаты-декабрь 2019

Валерий Соловей пугает: – Ну

то есть, альтернативы никакой нет, если мы говорим о транзите власти в России? – Сейчас говорить о транзите, потому что, то, что будет происходить в будущем году, все стройные планы порушит. Все стройные планы. Я думаю, и наши с вами тоже. – Тогда я так задам вопрос: Путин останется в политике после 24 года? – Он исчезнет из политики до 24 года. Мы переживаем с вами сейчас последний относительно спокойный год жизни. – Последний относительно спокойный год жизни? – Это мы сейчас говорим: ужасы, аресты, но это относительно спокойный год жизни. А потом 2019 год будет восприниматься именно таким образом, спустя несколько лет. Когда мы пройдем через все, что нам предстоит.

ассоциации с фамилией 'Лужков' -

ассоциации с фамилией 'Лужков' - 'жена', 'коррупция' и 'проворовался'. Так что уходить надо вовремя. Так вот как Лужков ушел! Ничего не рухнуло, нельзя сказать, что в Москве стало сильно хуже. Все от него отвернулись, даже многолетний соратник Ресин. В день отставки к нему приехал только Кобзон. Но... Его никто не преследовал, не судил. Он спокойно занимался своими делами, жил по всему миру, занимался собой и семьей. Вот вам типичный русский транзит власти. Это вообще самый вероятный сценарий и в масштабах страны. Вряд ли можно рассчитывать на что-то другое.

посмотрела кусочек заседания этого их

совета по правам человека... Видно, что особое удовольствие гаранту доставила, конечно, концовочка. Со статистами ему было скучновато, чуть не зевал только. А вот диалог с режиссером доставил... И там все как по нотам: разрешенная смелость одного ('поговорите с молодыми ребятами, которых 'правящая партия' преследует, пригласите их на чай, послушайте их, вы же разговариваете с миллионами'... - Ну да, именно на чай в Кремль их и пригласят). И следом как по нотам - со снисходительной ухмылочкой и с ласковой интонацией ответочка про 'хотите как во Франции', 'в Англии за такое на 10 лет посадят' и 'вот так же молодой Ленин и начал расшатывать страну'. А потом еще коротенько лекция про историю России - отдельно почему-то про Хазарский каганат) . И вот ведь ходит художник на это все каждый раз, участвует в спектакле, как бы спорит даже со всем почтением, слушает в ответ вот это все... развлекает гаранта. Зачем? Непонятно.

На заседании СПЧ 10 декабря

президент Путин оправдал жестокость полиции при подавлении протестов в Москве летом этого года, а также свирепость приговоров в отношении протестующих. Оправдал не тем, что они совершили (бросили бумажный стаканчик), а тем, что они могли бы совершить. Очевидно, что этот подход бесконечно далек от любой законности и основ права - человеку можно вменить в вину лишь совершенное им, причем соответственно тяжести и последствиям реально совершенного. Вместо этого на высшем уровне право подменяется политической целесообразностью. Любая диктатура рано или поздно переходит к террору против населения, оправдывая его, естественно, заботой о безопасности. Вопрос только - чьей. Технически концлагеря и крематории в Германии тоже в какой-то мере обеспечивали безопасность, вот только почему-то практикующие такие подходы нацистские руководители закончили в Нюрнберге.

В лужковской Москве была сконструирована

и отстроена исполнительная вертикаль, отменены выборы на уровне районов и унасекомлено местное самоуправление. Это лужковская Мосгордума превратилась в формальный придаток исполнительной власти. Это лужковская оппозиция стала соглашаться на договорную конкуренцию. Это московская избирательная система стала надежным союзников исполнительной власти. Это московское чиновничество сформировало прочный альянс-симбиоз с бизнесом, породивший масштабную коррупцию. Это московское чиновничество привыкло ориентироваться не на запросы горожан, а на свои бизнес-интересы и представления о прекрасном. Лужковская Москва была полигоном для отработки моделей, востребованных потом в масштабе страны, сам Лужков – это «крестный отец» российского авторитаризма, констатирует политолог Александр Кынев.

Ольга Седакова:'Горе в том, что

Ольга Седакова:'Горе в том, что жизнь в нашей стране устроена так, что лучшие свойства человеку осуществить крайне трудно, зато злу предоставлена свобода, как нигде. Если бы это можно было изменить, мы увидели бы совсем «другое русское». Сапрыкин: Другой сюжет, о котором в последние дни часто вспоминают в связи с юбилеем падения Берлинской стены, — произошедшая в последние 30 лет «невстреча» России с Западом: этой встречи ждали как чего-то чудесного и взаимообогащающего, и вот она драматически не случилась. Обе стороны сейчас смотрят на политику и культуру друг друга с опасением, с недоверием: в Европе — в меньшей степени, а в России мы постоянно говорим о каком-то «особом пути» и о неких разрушительных силах, которые должны извне этому «особому пути» навредить. Есть ли во всём этом какое-то новое понимание нашей «особости», понимание, что такое русская культура, что она могла бы дать Западу, что мы должны или что мы хотели бы в ней сохранить? Седакова: Чтобы ответить на этот вопрос, нужен взгляд со стороны. Как человек не может сам сказать, за что его любят, — это скажут другие. Во всяком случае, Россию, уж конечно, любят не за весь тот милитаризм, который в последние годы у нас насаждается и превозносится — и уже преподаётся в школах. Никакую страну никто не полюбит за её агрессивность или за её военную мощь. Да и все остальные наши официальные доблести не могут никому нравиться — думаю, что и внутри страны они нравятся только очень определённой части населения. А если мы спросим европейцев — таких как папа Иоанн Павел II, который очень любил Россию, — все они скажут более-менее одно. Назовут по-разному, быть может. Иоанн Павел назвал это «красотой души». Я никак не могу сказать, что такие «русофилы» — просто легкомысленные романтики или что они питают иллюзии, которые мы поможем им развеять. Если многие годы это их привлекает, если они находят в России то, чего в других местах не могли найти, значит, эта красота души и в самом деле существовала, а может быть, существует и сейчас. Европейские и американские интеллектуалы не раз говорили мне, что сами они слишком «прямые», слишком любят расставить всё по местам и по порядку, а в России есть какая-то особая мягкость, гибкость, чуткость. Быть может, это та особая свобода, о которой писал Мандельштам в своих размышлениях о Чаадаеве. Безусловно, это не черты всей нации, всей страны — но это черты благородных и одарённых русских людей. Горе в том, что жизнь в нашей стране устроена так, что лучшие свойства человеку осуществить крайне трудно, зато злу предоставлена свобода, как нигде. Если бы это можно было изменить, мы увидели бы совсем «другое русское».