Флемминг Росе - Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда»

И полная противоположность — в закрытых и несвободных обществах. Здесь человек лишен права рассказывать свою или чужую историю. Вместо этого государство диктует населению, какой истории следует придерживаться. Люди лишены гражданских прав и фактически низведены до положения молчаливых и пассивных объектов. Государство владеет монополией на историю, преследуя каждого, кто оспорит официальную версию событий. Любые попытки критиковать диктатуру за подавление личности и нарушение гражданских прав, в том числе права писать свою историю, пресекаются цензурой или просто отметаются. Авторитарные режимы крадут историю у своих граждан, будучи в принципе неспособными предоставить людям право говорить о себе и других то, что они хотят.

В демократическом обществе, напротив, никто не имеет эксклюзивного морального, религиозного или политического права на строго определенные истории. То есть мусульмане имеют право рассказывать байки и делать критические замечания об иудеях, в то время как «неверные» могут подшучивать над исламом так, как им вздумается. Датчане могут иронизировать над шведами и норвежцами, «белые» — высмеивать «черных», «черные» мужчины — шутить о «белых» женщинах.

Нет ничего предосудительного в том, что многие критически относятся к национальным меньшинствам, у которых принято женское обрезание и девушки рискуют быть убитыми, если навлекут позор на свой клан; где браки по принуждению и полигамия являются частью культуры. Утверждение о том, что высмеивание и критика меньшинства является его привилегией, не только дискриминационно по сути, но и просто глупо звучит. В качестве примера возможных негативных последствий такого подхода можно привести эксклюзивное право нацистов критиковать самих себя, поскольку в сегодняшней Европе они относятся к выключенному из общественной жизни и преследуемому меньшинству. По той же логике, в России общественное порицание коммунистов стало бы возможным лишь после октября 1917 года, когда в результате переворота они захватили власть, а в 1901 году общественности следовало бы воздерживаться от критики в их адрес, так как тогда они были преследуемым меньшинством.

Такая логика опасна: она помогает возводить барьеры между социальными группами, стиль жизни и нравственные ценности которых различны, тем самым разобщая их, препятствуя межкультурному и межрелигиозному взаимодействию граждан. В демократическом обществе важно, чтобы народы не оказывались в замкнутом пространстве, еще больше обособляющем жизненные позиции людей со схожим менталитетом. Важно, чтобы социальные группы не прекращали диалог, чтобы они имели возможность рассматривать друг друга через призму собственного мировосприятия, особенно если их взгляды различаются или вовсе противоположны. Народы, которые общаются между собой, обмениваются мнениями и рассказывают истории, некоторое время спустя начинают влиять на мышление друг друга. И тогда уже труднее считать противоположную сторону врагом, извращенцем или безумцем — если только та сторона действительно таковой не является. Главное при этом — не кто и что сказал, а то, что высказывания открыты для дискуссии, легких и грубых насмешек, серьезной или несерьезной критики. Имеют значение лишь аргументы, а не цвет кожи, религия или политические симпатии.

О борьбе за право рассказывать историю Рушди сказал: «Этот вопрос всегда был основным в дискуссии о свободе слова и о том, каким образом следует рассказывать историю. Именно он стоит за нападками на „Сатанинские стихи“, так же как и за другими попытками ограничить свободу слова. Единственный ответ занимаемой мной в данном споре стороны подразумевает, что каждый человек имеет право рассказывать историю и делать это именно так, как считает нужным. Все зависит от того, в каком обществе мы хотим жить. В открытом обществе люди будут говорить на любые темы по-разному, вызывая порой недовольство и раздражение. Поэтому ответ однозначный: „Да, тебе это не нравится, но я тоже многое не одобряю“. Такова цена, которую приходится платить за жизнь в открытом обществе. Когда же начинаются разговоры о возможном контроле над некоторыми высказываниями и введении каких-либо ограничений, в мире перестает править свобода, с этого момента остается только обсуждать ту степень зависимости, с которой соглашаешься. При этом сам принцип несвободы уже принят».

Слова Рушди пришлись как нельзя кстати. Они словно открыли мне глаза и подтолкнули к реализации собственного замысла. Безусловно, у других есть право рассказывать свою историю о «карикатурах на пророка Мухаммеда», как им заблагорассудится, но ведь и я могу рассказать свою историю. Поэтому моя книга — не история о «карикатурах на пророка Мухаммеда» и не попытка охватить все стороны самого скандала и последующей дискуссии. Наверняка есть и другие версии, не менее правдивые, чем моя, и скорее всего, более полные. Я никоим образом не претендую на объективность. Единственная моя цель — поведать свою историю, рассказать о своем личном восприятии событий и эпизодов, которые я сочту нужным упомянуть. Я старался установить взаимосвязь между различными обстоятельствами и сформировать собственное мнение о событии, будоражащем мою жизнь и жизнь датского общества последние пять лет. Поэтому в книге я также рассказываю о своих ценностях и об ассоциациях с прошлым, навеянных карикатурным скандалом, о важных для меня отношениях, о повлиявших на меня встречах, о книгах, которые я прочитал, и странах, которые посетил. Это также попытка установить связь малой и большой историй, моей личной истории и карикатурного скандала как внутридатского события, которое приобрело мировой размах. На стыке малой и большой историй и отыскивается объяснение ранее упомянутого противоречия между моим восприятием себя как не особо конфликтного человека и мнением мировой общественности обо мне как об опасном и безответственном «возмутителе спокойствия». Поэтому в ходе повествования я заостряю внимание на процессе становления моих взглядов и полученном опыте, сформировавшем меня как личность. Я также постараюсь проанализировать недавнее прошлое времен холодной войны, как ее непосредственный очевидец, и отдельные события европейской истории, которые представляются мне важными. Например, я собираюсь подробно рассмотреть религиозный раскол в Европе XVI века как результат Реформации — протестантского бунта против католической церкви, а также более позднюю дискуссию о сомнении и вере, знании и невежестве, в ходе которой родилось представление о терпимости — толерантности, а следствием стала эпоха Просвещения XVIII века.