Владимир Тихонов - Демократия с южнокорейской спецификой

Жизнь в обществе, где сознание индивида формируют далеко не нейтральные — как правило, либо либеральные, либо националистические — СМИ, приводит к формированию в голове «среднего человека» устойчивых стереотипов. Устойчивых до патологичности. Даже с фактами в руках очень трудно бывает убедить обывателя в том, что все, чему его учили и учат в области гуманитарного или общественно-политического знания — или откровенная ложь, или полуправда, или, в самом лучшем случае, тенденциозно истолкованные факты. Вот, например, Северная Корея (КНДР). Для обычного потребителя СМИ — само воплощение «тоталитаризма», если не хуже. Можно долго объяснять, что, в отличие, скажем, от Саудовской Аравии, в КНДР, при достаточно жестком политическом режиме и государственной идеологии, представляющей разновидность «крестьянского социализма», существуют, хотя бы на формальном уровне, профсоюзы и политические партии (с несколькими «дружественными» партиями «общедемократической» ориентации, дополняющими правящую в дипломатической работе) [1] О судьбе последних см.: Lankov A. N. The Demise of Non-Communist Parties in North Korea (1945–1960). — Journal of Cold War Studies 1 (2001): 103-125. , и достаточно много сделано для обеспечения, например, равноправия женщин с мужчинами [2] Shin Eun-young. Ideology and Gender Equality: Women's Policies of North Korea and China. — East Asian Review , 13:3 (2001): 81-104. . Все равно не поверят. Не поверят и в весьма высокий уровень развития науки и техники у «замшелых сталинистов». Хотя, казалось бы, способность КНДР создать ядерную бомбу должна была бы убедить. А уж в существование в КНДР достаточно развитого внутреннего рынка и нарождающегося предпринимательского слоя не поверят ни при каких обстоятельствах. Хотя пишет об этом (среди многих других) консервативный ученый, да еще в солидной гонконгской газете [3] Lankov A. The secret world of North Korea's new rich: http://www.atimes.com/atimes/Korea/MH10Dg02.html .

По отношению к Южной Корее — стереотипы совсем противоположные. О южнокорейском «экономическом чуде» только ленивый, наверное, еще не писал. За счет кого и чего это «чудо» стало возможным, не пишет, естественно, почти никто. Большинство, вполне вероятно, не знает, а знающее меньшинство российских корееведов может заниматься в последние два десятилетия профессиональной деятельностью лишь за счет спонсорской поддержки Корейского Фонда— южнокорейской государственной организации, чей директор, по статусу приравниваемый к замминистра, назначается в основном из числа бывших дипломатов высшего уровня. Потеря этой поддержки в условиях «рыночной экономики российского типа» может практически равняться профессиональной смерти, так что коллег можно понять. Хотя для того, чтобы отследить некоторые истоки внезапного восхождения Южной Кореи на более высокие уровни в мировой экономической иерархии, профессиональным корееведом быть необязательно. Достаточно, например, заглянуть в статистику ОЭСР, где черным по белому написано, что средний южнокореец работает в год больше любого другого гражданина индустриализированной страны — 2193 часа в 2010 г., против, скажем, 1409 часов в ФРГ [4] Average annual hours actually worked per worker http://stats.oecd.org/Index.aspx?DataSetCode=ANHRS . Даже в России средний рабочий «пашет» на эксплуататора меньше — 1976 часов в год. О разнице в нормах эксплуатации в России и Южной Корее немало могли бы рассказать те приблизительно пять тысяч российских «нелегальных» иммигрантов [5] Park Tae Gyun, Md Nasrudin Md Akhir, Pitch Pongsawat. Orientalization in the Orient: Illegal Asian Workers in Korea, Malaysia, and Thailand www.apru.org/_files/afp/ParkNasrudinPitch.doc , которые и участвуют, вместе с сотнями тысяч товарищей по несчастью из Китая, Вьетнама, Пакистана, Бангладеш и других стран, в поддержании «чуда» на плаву в бурных волнах новой Великой Депрессии. Если, естественно, увлеченная «чудом» российская пресса когда-нибудь даст им слово.

Чудом без кавычек является, если уж на то пошло, что среднестатистический южнокорейский рабочий, при довольно частых забастовках с экономическими требованиями, не бунтует против Системы вообще. При том, что реальная продолжительность среднестатистического отпуска составляет в Южной Корее 3—4 дня (при официально разрешенном максимуме в 10 дней) [6] The World's Hardest-Working Countries http://www.forbes.com/2008/05/21/labor-market-workforce-lead-citizen-cx_po_0521countries.html . При том, что даже согласно официальной статистике, 33% рабочих и служащих работают по срочным контрактам — что означает очень высокую вероятность увольнения через год-другой и зарплату, в среднем составляющую около 60 % от зарплаты постоянного работника [7] In South Korea, a New Workers’ Grievance http://www.nytimes.com/2009/07/23/business/global/23temps.html?_r=1&pagewanted=all