Евгений Крушельницкий - Город мастеров

На старом кладбище Донского монастыря есть надгробие с примечательной эпитафией. Собственно, примечательны не слова, которыми близкие проводили 34-летнюю княжну Ольгу Львовну Шаховскую — «Наша надежда в будущем свидании», а приписка, уточняющая, от чего именно скончалась в 1884 году женщина в расцвете сил: «от операции доктора Снегирёва». Многие прохожие и по сей день останавливаются у этой могилы, поминая не только безвестного доктора, но и кое-кого из современных эскулапов, чьих бывших пациентов немало лежит на любом кладбище.

Эти мстительные слова вдохновляют писателей на романтические истории. Одна из них, например, появилась лет десять назад. Там Шаховская превратилась в Вяземскую, заметно помолодела и родилась уже после смерти своего прототипа. Молодость её пришлась на годы революции, и девушка, в традициях народовольцев, решила разговаривать с новой властью на языке террора. Убила какого-то видного партийца, была ранена. Так и попала в руки к старому знакомцу доктору Снегирёву, который знал единственно надёжный способ избавить возлюбленную от чекистских застенков…

На самом же деле тот, настоящий доктор Снегирёв, не дожил до революционных потрясений. Весной 1916 года, незадолго до смерти, его коллеги ходатайствовали о возведении профессора Снегирёва в звание почетного члена Императорского Московского университета. В представлении говорилось: «В прошлом году исполнилось сорокалетие плодотворной учёной и учебной деятельности заслуженного ординарного профессора Владимира Федоровича Снегирёва. Посвятивши свою деятельность изучению женских болезней и брюшной хирургии, профессор Снегирёв сделался одним из главных и наиболее авторитетных учителей в этой области знаний.»

Что, дал маху профессор в своё время? Или же близкие покойной ждали от него невозможного?

Чтобы в этом разобраться, познакомимся с доктором поближе.

КУРСАНТ С ФРЕГАТА «СМЕЛЫЙ»

Коллежский секретарь Федор Михайлович Снегирёв умер, оставив семерых детей, старшему из которых едва исполнилось одиннадцать. Владимиру в том, 1851-м, шёл пятый год. Детей определили в казённые заведения, и будущий врач стал казённокоштным сиротой. Со временем оказался в Кронштадтском штурманском училище, где успел поплавать на фрегате «Смелый». Однако морская служба юношу не привлекала, и он решился на довольно рискованный поступок: недоучившись всего год, забрал документы, приехал в Москву и стал готовиться к поступлению в университет. В случае провала назад в училище его бы не взяли. Но, видно, небеса благосклонно отнеслись к его планам, и на смену морским наукам пришли лекции на медицинском факультете, практические занятия в факультетской клинике под началом знаменитого терапевта Захарьина.

Через несколько лет молодой человек в торжественной обстановке произнес слова: «Принимая с глубокой признательностью даруемые мне наукой права врача и постигая всю важность обязанностей, возложенных на меня сим званием, я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачать честь сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать по лучшему моему разумению прибегающим к моему пособию страждущим, свято хранить вверенные мне семейные тайны и не употреблять во зло оказываемого мне доверия…»

Доктор Снегирев специализировался по женским болезням, но в те времена для таких больных не существовало не то что специальных клиник, но даже отделений в больницах. Спустя 33 года доктор вспоминал: «Разве можно это сравнить с теперешним состоянием хирургии в России… Нельзя было делать таких операций, не поездивши несколько раз за границу. Возвращаясь, мы были одиноки, и контроля, совета получить было не от кого. Выздоровление возбуждало удивление и неверие».

Вот как проходила, к примеру, подобная операция в Новоекатерининской больнице. Её описание обнаружил писатель и исследователь Вячеслав Сергеев, которого заинтересовала эта история: «Больная была доставлена в операционную палату и окружена всеми выдающимися профессорами и хирургами, собравшимися видеть и помогать. Каждый из присутствующих, стоя в вицмундире или сюртуке, брал из таза губку и стирал кровь с разреза, каждому предлагалось высказать своё мнение, входить рукою в полость живота. Операция продолжалась очень долго, все были утомлены, растеряны, и у всех было одно желание — только бы когда-нибудь разделаться с этим случаем».