Вадим Ковский - Идеология Зазеркалья

Параллельно с присоединениями и подавлениями, уже с середины 1920-х Сталин принялся перекраивать внутреннюю территорию страны, исходя всякий раз из политических, административных или властных интересов России, менее всего связанных с конкретными национальными потребностями. Нагорный Карабах был отнят у Армении и передан Азербайджану. Северная Осетия оказалась в составе РСФСР, а Южная — Грузии. В одну автономную республику объединялись народы с разными языками, способными общаться друг с другом лишь через русский (Карачаево-Черкессия, Кабардино-Балкария). Республики то повышались в статусе, становясь из автономных союзными (в Средней Азии), то, напротив, понижались (Абхазия из союзного подчинения перешла в республиканское, превратившись в грузинскую автономию, — так были заложены предпосылки многолетней борьбы абхазов с Грузией). Подчас территории республик кроились буквально из кусков, подобно лоскутному одеялу: «грандиозный опыт национального размежевания», как писала об этом с восторженным придыханием Малая советская энциклопедия 1929—1930 гг. Города и целые области с мононациональным населением оказывались включенными в инонациональную среду, имевшую право государственного приоритета (спустя полвека эта политика отозвалась, в частности, кровавыми столкновениями с узбеками на юге Киргизии…).

Марксизм в XX веке, с его непомерно раздутым классовым принципом (согласно «Манифесту Коммунистической партии» рабочие вообще не имеют ни национальности, ни отечества), оказался антиподом не только расистских теорий, но и многочисленных философско-антропологических, психологических, экзистенциальных концепций, выводящих этнокультурную проблематику за рамки узкосоциальных мотиваций и обращающих ее к самой природе человека. Ленин продолжил работу по искоренению в понятии национального родовой, человеческой, доминанты своим учением о «двух культурах». Сталин подверг марксистскую интерпретацию национального дальнейшему теоретическому упрощению и огрублению.

В самой практике создания многонационального государства «один чудесный грузин» (как его неосмотрительно наименовал когда-то Ленин), ставший первым советским наркомом по делам национальностей в ленинском правительстве, уже в начале 1920-х гг. далеко ушел от теоретических тезисов своей работы 1913 года «Марксизм и национальный вопрос», где отстаивал «полную демократизацию страны как основу и условие решения национального вопроса», «право самоопределения», «национальное равноправие во всех его видах» и пр. В связи с острейшими спорами по поводу «автономизации», развернувшимися в 1922 году (в противовес ленинской установке на равные права всех наций в предстоящем «союзном» объединении Сталин предлагал ограничить эти права «автономией»), уже больной и слабеющий Ленин настаивал на том, что интернационализм «великой нации» не просто сводится к соблюдению «формального равенства», но и налагает на нее обязанность возместить «национальным меньшинствам» «то неравенство, которое складывается в жизни», и фактически вынужден был признаться — в совершенно не свойственном ему тоне — что «сильно виноват перед рабочими России», поскольку вовремя не увидел необходимости «защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ».

Спохватившись слишком поздно, на излете жизни, Ленин пожинал плоды собственной концепции русской истории, в которой ценными ему представлялись только эпизоды, связанные с революционно-освободительной борьбой, крестьянскими бунтами, рабочим движением и восстаниями против царского колониализма на национальных окраинах. Вместе с тем можно предъявлять Ленину любые претензии, но в чем его действительно трудно упрекнуть, так это в «великодержавном шовинизме». После смерти Ленина «национальный вопрос» фактически был снят с повестки дня и загнан в глубокое подполье: Сталин сверх всякой меры осуществил свою концепцию «автономизации», утвердив беспрекословную власть «центра», а следовательно, власть того самого «великоросса-шовиниста», в любых направлениях социального и национального развития республик, бесконтрольных действий которого столь опасался Ленин. Разве не напоминает это сегодня взаимоотношений нашего центра, присваивающего все финансы автономий и областей, чтобы потом перераспределить их и вернуть на места в тех размерах, которые найдет нужным?