Вадим Ковский - Идеология Зазеркалья

Певец русского колониализма романист Валентин Пикуль одобрительно охарактеризовал как-то процесс колонизации с завидной легкостью и простотой: «Русский солдат шел туда, где ждали его как освободителя. В звенящем зное пустынь русский человек свергал престолы средневековых деспотов, всю эту мразь и нечисть, что осела по барханам со времен Тамерлана». По Пикулю, Россия присоединяла территории, будто тараканов в пути морила…

Между тем, с точки зрения объективных цивилизационных последствий колониальная политика во всем мире, вольно или невольно, имела положительные черты, ибо осуществляли ее страны с гораздо более высоким уровнем развития, нежели страны колонизируемые. Это, в частности, хорошо видно на примере современной Африки, где метрополия на диких ранее местах отстроила замечательные современные города. Поэтому империя отнюдь не ограничивалась функциями «тюрьмы». Проблемы взаимоотношений стран с разным уровнем развития в колониальной системе вообще крайне сложны и противоречивы. Безжалостный крепостник Петр I «прорубал окно в Европу» не одним лишь военным путем, и не будет преувеличением утверждать, что на российском троне он стал первым подлинным европейцем. Другая великая крепостница, Екатерина, переписывалась с Дидро и Вольтером, сочиняла пьесы, писала журнальные статьи и мемуары. Александр I был не только главой крепостной империи, но и либералом, балансировавшим между позициями Аракчеева и Сперанского; победителем Европы в Отечественной войне 1812 года и одновременно союзником Европы, ставшим после этой победы соучредителем европейского «Священного Союза». Генералиссимус Суворов, не проигравший в многочисленных войнах России ни одного сражения, был народным героем и «отцом солдатам», и он же залил кровью польское национально-освободительное движение. Генерал Ермолов, усмиритель Кавказа, был другом декабристов и Пушкина. Другой царский генерал, Скобелев, завоевывавший Среднюю Азию и безжалостно подавивший Кокандское восстание, выступил освободителем Болгарии в русско-турецкой войне 1877—1878 гг.

Иногда «вхождение» колоний в состав России действительно было добровольным — стоит вспомнить Георгиевский трактат (Грузия при Ираклии II спасалась от наступления мусульманского мира) или учесть, что в условиях военных угроз и национальных междоусобиц малые этносы вынуждены были постоянно искать покровительства и защиты у более крупных и сильных. С другой стороны, какое же это «добровольное вхождение», если история завоевания Кавказа длилась десятилетиями? Если восстание 1916 года в Средней Азии и Казахстане, когда сотни тысяч крестьян — киргизов, казахов, туркменов — бежали в Китай и Персию, гибли от голода и холода во время перехода через горы, было свирепо подавлено царскими карательными отрядами, а освободившиеся земли генерал-губернатор Туркестанского края Куропаткин отдал русским переселенцам?

Нет, как правило, империи на «добровольных» началах не расширялись, сколь бы этот факт ни противостоял нашему вечному стремлению «улучшать» и лакировать отечественную историю, пытаясь уложить ее в единый патетический по тону своему учебник. При этом как бы забывается, что по такому единому учебнику истории мы практически учились все семьдесят лет советской власти и сейчас начинаем все снова и снова обсуждать саму его возможность и концепцию с такой страстью, будто этот плод свалился нам на голову неожиданно, как Ньютоново яблоко. Для характеристики процесса образования империи в советском учебнике истории давно уже был найден совершенно спокойный и нейтральный термин: вместо «завоевания» — «присоединение», хотя и в нем присутствовала некоторая неловкость (раз «присоединение» — значит, кто-то «присоединил», и возможно, не испросив на то разрешения «присоединямого»). Какую-то тень на лозунг «дружбы народов», в чьих лучах мы грелись на протяжении семидесяти лет российского социализма, даже это понятие так или иначе наводило, и я помню с юных лет, поскольку жил тогда в национальной республике, как «присоединение» стали заменять поистине умиляющей своей бесконфликтностью и гуманностью формулой — «добровольное вхождение в состав России».

В результате ревоюции царская империя стремительно рассыпалась, но советская диктатура уже не нуждалась в трех столетиях, чтобы ее восстановить. «Триумфальное шествие советской власти», о котором писали наши учебники истории, было, по существу, триумфальным броском Красной Армии по бывшим ее территориям, где не только стремительно устанавливался новый социальный порядок, но и сами территории столь же стремительно возвращались в материнское лоно. К середине 1920-х гг. было окончательно подавлено сопротивление, с которым Советы столкнулись в некоторых регионах (в Закавказье, в частности, в 1918 году возникли свои национальные правительства; дважды провозглашалась и свергалась силами национального сопротивления советская власть на Украине; грузины восставали еще и в 1924 году; с 1920-го по 1922-й год на тихоокеанской окраине России функционировало — со своим правительством — такое странное государственно-территориальное образование, как Дальневосточная республика, и т. п.). В Латвии, Эстонии и Литве советская власть продержалась недолго: ее сменили собственные национально-буржуазные правительства. В 1940 году Сталин, однако, вновь присоединил прибалтийские республики к Советскому Союзу и тем самым, по существу, завершил процесс воссоздания Российской империи в прежних, дореволюционных, границах.