Вадим Ковский - Идеология Зазеркалья

Провозглашенная Лениным «диктатура», в понимании Короленко, противостоит государственности, ибо «признает верховенство классового интереса над высшими началами справедливости, человечности и права» (очень близкое короленковскому толкование идеи государства как антидиктатуры, «организма духовной солидарности граждан между собою» пронизывает книгу русского философа И.А. Ильина «Путь духовного обновления», изданную в Белграде в 1937 году). «С большевизмом, — констатирует Короленко, — наша революция сходит на мрачные бездорожья, с которых нет выхода…»

Письма к Луначарскому, изданные в Париже в 1922 году и впервые появившиеся в нашей печати в 1988-м, до сих пор остаются документом чрезвычайной нравственной силы, хотя были не более чем гласом вопиющего в пустыне. Ссылаясь на неподготовленность России к революции, на опыт американского и английского социализма, старый народник Короленко, чтобы убедить и усовестить большевиков (вот исторический парадокс!), вынужден апеллировать к марксизму, полагая, видимо, что для большевиков более сильного аргумента нет, и, конечно, очень плохо представляя себе все происшедшее с марксизмом в России: «Вы, Анатолий Васильевич, конечно, отлично еще помните то недавнее время, когда вы — марксисты — вели ожесточенную полемику с народниками. Вы доказывали, что России необходимо и благодетельно пройти через „стадию капитализма“ <���…> Почему же теперь иностранное слово „буржуа“ — целое, огромное и сложное понятие — с вашей легкой руки превратилось в глазах нашего темного народа, до сих пор его не знавшего, в упрощенное представление о буржуе, исключительно тунеядце, грабителе, ничем не занятом, кроме стрижки купонов?»

Более того, Короленко обращает внимание своего безмолвствующего адресата не только на благодетельность «капиталистического класса», «совершенно согласно с учением Маркса», в деле «организации производства», особенно необходимом для таких «отсталых в промышленном отношении стран», как Россия, но и в обеспечении демократического переустройства общества — «свободы мысли, собраний, слова и печати»: «Только мы, никогда не знавшие этих свобод и не научившиеся пользоваться ими совместно с народом, объявляем их „буржуазным предрассудком“, лишь тормозящим дело справедливости». Не случайно «европейский пролетариат за вами не пошел», — подчеркивает Короленко. «Вы говорите о коммунизме. Не говоря о том, что коммунизм есть еще нечто неоформленное и неопределенное и вы до сих пор не выяснили, что вы под ним разумеете, — для социального переворота в этом направлении нужны другие нравы»; «…вы привыкли звать всегда к самым крайним мерам, к последнему выводу в схеме, к конечному результату. Вот почему вы не смогли выработать чутья к жизни, к сложным возможностям самой борьбы…»; «Вы только математики социализма, его логики и схематики»; «Не создав почти ничего, вы разрушили очень многое…». «Что из этого может выйти? — восклицает Короленко. — Не хотел бы быть пророком, но сердце у меня сжимается предчувствием, что мы только еще у порога таких бедствий, перед которыми померкнет все то, что мы испытываем теперь».

И сколь же характерным для великой русской литературы был этот наивный и, безусловно, нелепый, с точки зрения политиков, к которым был обращен, монолог, заканчивающийся призывом, обращенным в пустоту, призывом, который в эпоху Гражданской войны не мог получить диалогического отклика: «Может быть, у вас еще достаточно власти, чтобы повернуть на новый путь. Вы должны прямо признать свои ошибки, которые вы совершили вместе с вашим народом <���…>. Правительства погибают от лжи…»

Ленин внимательно следил за выступлениями Короленко — не только поездка Луначарского в Полтаву, но и сама идея вступления своего эмиссара в переписку с художником, по свидетельству В.Д.Бонч-Бруевича, принадлежала Ленину. Более того, в сентябре 1922 года он даже успел познакомиться с парижским изданием писем Короленко (они сохранились в кремлевской библиотеке) и вряд ли получил от этого чтения большое удовольствие. Социал-демократические нападки были Ленину слишком хорошо знакомы. Скорее всего он повторил бы по этому поводу то, что написал Горькому 15 сентября 1919 года, прочитав книжку Короленко «Война, отечество и человечество», но имея в виду, конечно, и послереволюционную короленковскую публицистику: «гнусно, подло, мерзко»…

Сильно задеть Ленина могли действительно либо очередные теоретические упреки в преждевременности революции, либо как раз вполне конкретные обвинения «сгнивших интеллигентов», приходящих в ужас от «гибели сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов». Захватывающие исторические масштабы происходящего были таковы, что какие-то «сотни тысяч» в счет не шли. «Общечеловеческие», моральные идеалы, к которым апеллировал старейший русский писатель, в сознании пролетарских вождей были совершенно вытеснены задачами классовой борьбы и борьбы за собственную власть.