Геннадий Прашкевич - Грезы о Земле и небе

Понятно, страной этой была Атлантида. Я-то знал это, потому что жил в мире подобных книг. Да и вообще. Разве книги и окружающее — это не одно и то же? Все в природе связано и взаимосвязано…

Вот в классе шестом попала мне в руки книжка знаменитого английского биолога Вильяма К. Грегори «Эволюция лица от рыбы до человека» (1934). Из нее я наконец получил представление о сложнейшем пути, проделанном нами, людьми, за многие миллионы лет! От злобных доисторических акул, от мордастых сеймурий, от хищных иктидопсисов до мускулистых волосатых обезьяночеловеков с острова Ява и совершенных «римских атлетов», завершающих эволюцию! То есть, наконец дошло до меня, — все мы, в том числе и обитатели станции Тайга, являемся представителями самой высшей эволюционной ступени: прекрасными «римскими атлетами», готовыми к любым испытаниям.

Но жизнь есть жизнь. Однажды в холодный день на ледяном катке (залитом, кстати, нами самими) некий хулиган Паюза (сосед по улице и, понятно, тоже «римский атлет») дал нам, катающимся рядом, понять, за что он скоро сядет . Тогда это словечко не требовало никаких пояснений. Ну сядет, что тут такого? Старшие братья Паюзы отправлялись в исправительные лагеря регулярно, как дежурные электрички, вот и младшему пришла пора. И сядет он не за что-то там такое особенное, а за меня . Ведь я один рассмеялся, когда Паюза споткнулся и упал. Такое бывает. Но рассмеялся я один.

Рассмеялся потому, что был твердо убежден, что и поэт Пушкин, и биолог Вильям К. Грегори, и машинист Петров с нашей улицы, и даже Паюза (урожденный хулиган) — действительно являются вершиной эволюции.

…До сих пор помню нездоровое лицо Паюзы. Имя забыл, но лицо помню — бледное, хмурое, никогда не меняющее выражения. Мы, послевоенные кузбасские заморыши («римские атлеты», по определению Вильяма К. Грегори), росли полуголодными, драчливыми, вечно нас томили любопытство и страсть к неясным приключениям, но вот ведь случилось: именно Паюза споткнулся и упал и именно я рассмеялся! Так что до всех сразу дошло, за что, точнее за кого, сядет Паюза. Никто ни слова не произнес, но все это знали. А Паюза молча поднялся и сунул руку в карман, правда, не за ножом или заточкой — просто рука замерзла. Потом отмотал обледенелые ремешки коньков и, по-взрослому сутулясь (видимо, ударился все же здорово), побрел домой.

И я побрел домой. Так же молча, так же сутулясь. Никто меня не преследовал, некоторые даже жалели. Хотя чего там жалеть, все равно Паюза меня зарежет. Ясно как день. И дома не было никого. Зато на столе лежала толстенная книга, видимо, принесенная отцом.

Прижавшись спиной к обогревателю печи, я взвесил на руке книгу. «Происхождение видов» — так она называлась. А если совсем точно, то «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение избранных пород в борьбе за существование». Толстая, надежная, добротная книга, несколько сотен страниц большого формата — с такой, подумал я, отсидеться можно хоть до весны.

«Моему уму присуща какая-то роковая особенность, побуждающая меня сначала предъявлять мое положение или изложение в неверной или неловкой форме…» — попалась мне на глаза случайная фраза, и я печально удивился: надо же, как точно сказано! Я ведь тоже вот так: сперва рассмеюсь, потом думаю.

«Не во власти человека изменить существенные условия своей жизни. Он не может изменить климат страны; он не прибавляет никаких новых элементов к почве, но он может перенести животных или растения из одного климата в другой, с одной почвы на другую; он может дать им пищу, которой они не питались в своем естественном состоянии…»

Я был поражен верностью прочитанных мною слов!

«Не во власти человека изменить существенные условия жизни». Истинная правда. Как мы можем изменить эти условия? Своим ходом, что ли, гнать животных в Китай или в Индию? Птицу пугни, та сама полетит, куда нужно, а вот корова или поросенок… Да и какой им смысл плестись до далекого Ганга, до далекой Хуанхэ?

Интереса ради взглянул я на портрет автора, и увидел… Паюзу! Не знаю уж, где Паюза раздобыл такую хорошую шерстяную куртку, хотя мало ли — стащил у кого-то, увел из товарного вагона… Борода тоже не удивила — трудно отрастить, что ли? — но вот подпись под портретом… «Чарльз Дарвин». Повезло мне родиться в эпоху «римских атлетов».

Почти месяц я ходил на уроки дальними снежными тропками, осторожничал, скрывался, старался не отдаляться от спасительных стен дома или родной школы № 2, страшно боялся — зарежет меня Паюза. И был искренне счастлив, когда однажды дошла до меня благая весть: сел наконец Паюза! Уж не помню за что, но — сел!