Курт Воннегут - Вампитеры, фома и гранфаллоны [litres]

Ко времени суда Тони стал самым известным американцем, которого когда-либо обвиняли в массовых убийствах. Известные криминальные журналисты написали о нем по меньшей мере две книги.

Вскоре на противоположном конце континента арестовали серийного убийцу Чарльза Мэнсона и всю его многочисленную семью. Они стали новыми общенациональными знаменитостями, а Коста за ночь утратил былую славу, превратившись в того, кем он был с самого начала – в нечто Подразумеваемое.

Таков и я. Таковыми были мои родители. Подразумеваемое способно воспроизводить себе подобных. Я сам вырастил троих таких же, как я, а еще троих Подразумеваемых усыновил. Все это пугает!

Кроме всего прочего, я убежден, что заплутал во времени. Завтра мне снова будет три года. А послезавтра – шестьдесят три.

Эта книга должна каким-то образом стабилизировать мое восприятие мира. В итоге она представляет собой карту тех мест, где я предположительно побывал, а также вещей, о которых думал последние двадцать лет. Включенные в книгу рассказы я расположил в хронологическом порядке. Если время, как многие считают, есть прямая и однородная нитка бус и если я взрослел и мужал достаточно элегантно, то вторая половина книги окажется лучше, чем первая. Хотя вряд ли. В моих нехудожественных произведениях слишком мало свидетельств того, что я вообще созрел. Все идеи, которые я успел высказать достаточно отчетливо, я умыкнул у разных людей еще до того, как закончил седьмой класс.

Правда, мои приключения в сфере художественной литературы оказались гораздо более удивительными и, я бы сказал, забавными. Здесь, как мне кажется, я показал нечто вроде роста и развития. Было бы здорово, если бы то, что я сказал, оказалось правдой. Тогда получалось бы, что литература вымысла сама наделена творческой силой.

Если человек с обыкновенными мозгами, вроде моих, посвятит себя созданию художественного произведения, то оно, в свою очередь, станет терзать и соблазнять эти мозги, пока они не превратятся в нечто умное. Мой друг, художник Джеймс Брукс, признался мне прошлым летом: «Я кладу на холст первый мазок, а потом уже сам холст делает половину работы». То же самое можно сказать о писчей бумаге, глине, кинопленке и звуковых волнах, а также прочих безжизненных субстанциях, которые человеческое существо способно превратить в учителей мудрости и товарищей по играм.

В основном я говорю об американцах. О других странах знаю мало. Раньше я думал, что американцы могли бы увеличить меру своей мудрости посредством экспериментов над собственными телами или с помощью медитации, технику которой можно позаимствовать из Азии. Теперь же я должен заметить, что подобные экзотические экскурсии не принесли американцам, погрязшим в банальности, никаких плодов, а истории приключений, какие они пережили в дальних странах, интересны лишь им самим.

В общем, единственный способ, который поможет американцам преодолеть свое убожество, повзрослеть, а потом спасти себя и всю нашу планету, – это установить искренние и страстные отношения с плодами собственного воображения. Что касается плодов моего воображения, моих романов и рассказов, то я не очень ими доволен. Но меня всегда поражают неожиданные прорывы в запредельное, открывающееся передо мной, когда я работаю в сфере воображения. И как же контрастируют эти прорывы с теми деревянными идеями, которые постукивают по поверхности моего стола, когда моя цель – написать правду.

Много лет назад я жил в городке Скенектади, штат Нью-Йорк. Работал на компанию «Дженерал электрик», был со всех сторон окружен машинами и мыслями о них, а потому написал роман – о людях и машинах, причем машины в противостоянии с людьми одерживают верх, как и положено (книга была названа «Механическое пианино», и она вновь была издана и в твердой, и в мягкой обложках). Из рецензий узнал, что я – автор научно-фантастической прозы.

А мне было и невдомек. Я-то думал, что пишу роман о жизни, о вещах, которые видел и слышал в Скенектади, очень реальном городе, странным образом попавшем в наше отвратительное сегодня. С тех пор, неизменно раздражаемый этим обстоятельством, я являюсь постоянным жильцом ящика, на котором висит ярлык «научная фантастика», и мне страшно хочется вырваться оттуда, тем более потому, что многие критики регулярно используют этот ящик в качестве писсуара.