Гюнтер Штайн - Путешествие по стране Руставели

Зураб, кажется, чувствует мою досаду. Не показывая этого внешне, он как бы мимоходом заверяет меня, что эта "шкатулка" еще никого не разочаровывала, и просит моего разрешения попутно показать мне старый Тбилиси. Он просит меня! Усмехаясь при воспоминании о фамильярной любезности Нодара, я искренне даю согласие.

Машина сворачивает на довольно узкую улицу, покрытую булыжником, которая извивается между старыми, большей частью двухэтажными, домами, расположенными на склоне горы, верхние этажи которых часто обрамлены деревянными балконами. Перед фасадами более солидных зданий иногда стоят колонны, висят фонари из кованого железа.

Расположенные друг над другом, как бы приклеенные к горе, тянутся переулки и переулочки, выделяются балконы и маленькие дворики, в которых деревья возвышаются над домами. Бесчисленные, узкие, прямые и неровные ступеньки соединяют между собой мини-улицы, бегущие параллельно склону. Они вырублены в скале столетия тому назад, исхожены многими поколениями. Но наряду с этим в Тбилиси имеются — я сам это видел из машины — и новые, автоматические средства подъема: подвесные канатные дороги, которые доставляют тбилисцев из городских аллей и проспектов, где жизнь бьет ключом, в тихие парки в горах, из одного района города в другой.

Мы останавливаемся, выходим из машины, не спеша бродим по переулкам, с трудом поднимаемся по ступенькам вверх. По возможности незаметно я заглядываю во дворы, на балконы, в окна, в отгороженную забором жизнь…

— Здесь люди развешивают свое белье на одной общей веревке, — говорит Зураб, отвлекая меня от размышлений, — они вместе играют в нарды, шахматы и другие всевозможные игры. Они дебатируют друг с другом о боге и мире, о политике, обсуждают телевизионные программы и цены на рынке. Все прекрасно, пока жизнь протекает мирно. Но небольшое разногласие в какой-нибудь семье молниеносно становится событием всего двора и выходит далеко за его рамки. Ничто не проходит незаметным в жизни. Ничто невозможно скрыть от другого: ни свое настроение, ни то, что ты ешь на обед, не говоря уже о новом поклоннике твоей дочери.

Зураб придерживает меня за руку и обращает мое внимание на двор, расположенный под нами. Там женщины и мужчины, девушки и парни обступили солдата.

— Еще вчера, наверное, — говорил Зураб, — он мальчуганом носился по двору; не успели оглянуться, как у него появился пушок над верхней губой, и надо провожать в армию; затем он устроится на работу где-нибудь в другом месте, обзаведется там семьей. И местные девушки повыходят замуж тоже в других местах. Молодежь стремится в новые дома, да и люди постарше — тоже, хотя им подчас и тяжело на это решиться. А старые дома постепенно сносятся.

Что это? Своего рода извинение? Украдкой я рассматриваю Зураба Ахвледиани со стороны. На его лице, обычно таком ясном и энергичном, угадывается скрытая озабоченность. Да, то, что еще не все люди в его стране имеют современное жилье, угнетает его. За годы Советской власти в Грузии было построено более 50 миллионов квадратных метров жилой площади; причем жилой фонд только в Тбилиси за последние 50 лет увеличился впятеро. И все же современного жилья не хватает. Мой спутник сжимает губы и, вздыхая, покачивает головой. В первый раз я вижу в его живых сияющих глазах волнение, голубоватые искорки нетерпения.

— Темпы жилищного строительства ускоряются с каждой пятилеткой, — рассказывает он, закуривая сигарету, — но темпы прироста населения — тоже. Население нашей республики выросло с 1921 года более чем вдвое, до пяти миллионов человек! Кроме того, надо принять в расчет то, что до революции около 80 процентов населения жило на селе, сегодня же более половины проживают в городе.

Мы останавливаемся на небольшом дворе, и я прослеживаю взгляд Зураба, направленный поверх домов и балконов. На самой вершине горы на фоне голубого неба в лучах солнца возвышается серебристая фигура — гигантская монументальная статуя женщины в длинном платье; в ее приподнятой левой руке — плоская круглая чаша для вина, а в правой — меч. С добродушно-строгим материнским лицом, чуть склонив голову, покрытую спадающим на плечи платком, она смотрит на людей в долине, на нас.

— Это "Мать-Грузия", — говорит Зураб, погруженный в свои мысли. — Кто приходит к нам как друг, того мы как дорогого гостя приветствуем виноградным вином наших гор. Ну, а врага… Столетиями вынужден был грузинский крестьянин держать в одной руке рукоятку плуга, а в другой — меч, и все же он создал материальные ценности, свою культуру.