Гвидо Кнопп - CC – инквизиция Гитлера

13 марта 1933 года Адольф Вагнер, госкомиссар баварского министерства внутренних дел издал распоряжение:

«В случаях, когда тюрем, находящихся в распоряжении полиции, будет недостаточно, рекомендую применять те же методы., которые применялись ранее партией НСДАП по отношению к большим массам заключенных».

Как известно, пленных сгоняли и запирали в ограждениях под открытым небом, ничуть не заботясь о том, что они совершенно не защищены от непогоды.

Определение «концентрация внутренних врагов в одном лагере» было сжато шефом СД Гейдрихом в одно страшное слово «концлагерь», которое как никакое другое выразило суть варварского господства СС. Если верить статье в газете «Мюнхенские известия», то концлагерь в Дахау был-де своего рода местом отдыха для членов общества «Следопыт», которых объединяют общие интересы:

«Из политических заключенных предусмотрено комплектовать трудовые отряды… для освоения заболоченных и поросших мхом угодий. В свободное время планируется чтение лекций на краеведческие и религиозные темы. Все это предпринимается для того, чтобы посредством труда, соответствующего питания и справедливого отношения к каждому в отдельности, снова сделать заключенных полезными людьми для отечества».

Но закупленные актеры думали иначе. В 20 километрах от Дахау, в городе Мюнхене два человека упорно трудились над тем, чтобы скорее получить полный контроль над этим лагерем. Генрих Гиммлер и Рейнхард Гейдрих хотели изъять его из-под надзора земельной полиции и министерства юстиции, а затем подчинить войскам СС. Лагерь Дахау должен был стать местом для приведения в исполнение высшей меры наказания.

Намерения СС на первых порах существования лагеря воспринимались как недостоверные слухи. Тем не менее они вызвали в Дахау большую озабоченность. Заключенные обратились к охраннику: правда ли, что в будущем охрану лагеря будут осуществлять эсэсовцы?

«Эсэсовцы? Да ведь их невозможно использовать для охраны лагеря. Они даже не знают, как правильно держать в руках винтовку. Вот рассказывать байки о своих подвигах, на это они — мастаки», — отвечал им обервахтмейстер полиции. А потом откровенно признался, что он думает о людях Гиммлера: «Это больше не люди, а дикое зверье! Нет, нет, пока этот вопрос не решен, чтобы так скоро отдать вас в их лапы».

Но успокоительный эффект этих слов долго не продержался. Карьерный взлет Гиммлера решил судьбу лагерных пленников. Став новым начальником политической полиции Баварии, он подчинил 2 апреля лагерь Дахау непосредственно себе. Процесс передачи лагеря от полиции к Сс шел медленно и скрытно. Однажды ночью заключенные были разбужены громко орущим оберфюрером СС фон Мальзен-Поникау: «Камрады СС! Все вы знаете, для чего нас призвал фюрер. Мы пришли сюда не для того, чтобы гуманно обращаться с этими свиньями в бараках. Мы их не считаем за людей, таких, как мы с вами, это людишки второго класса. Они годами обделывали свои преступные дела. Если бы эти свиньи пришли к власти, они бы всем нам поотрезали головы. Поэтому мы тоже не будем с ними церемониться. Кто из вас не переносит вида крови, тому с нами не по пути и пусть сейчас выйдет из строя. Чем больше мы перестреляем этих паршивых собак, тем меньше будет лишних ртов».

Уже вечером 12 апреля, то есть через сутки после приема эсэсовцами охраны лагеря, они показали, что их угрозы — не пустые слова. Четверых пленных евреев — Артура Кана, доктора Рудольфа Бенарио, Эрнста Гольдмана и Эрвина Кана — целый день подвергали истязаниям, а вечером отделили от остальных узников.

Шарфюрер Штейнбреннер им скомандовал: «За мной! Все четверо!»

Их повели к стрельбищу, а потом все скрылись в лесу. «Вскоре после этого мы услышали выстрелы и крики», — показал один из свидетелей.

На следующий день заключенным кратко сообщили: убиты при попытке к бегству. А на деле все было проще: эсэсовцы разрешили своим жертвам свободно идти в направлении «гибель». Без предупреждения они открыли огонь из пистолетов по всем четверым сразу.

На первых порах пленные испытывали произвол только со стороны охранников. Но когда в лагере появился новый человек и с конца июня 1933 года стал там полным хозяином, террор превратился в непреложный закон. Охранники называли его между собой «папой Эйке», а жертвы своих истязателей — «эйкеными сынами».

В Дахау подрастала многочисленная «семья» убийц. С приходом Теодора Эйке в лагере появились пресловутые «Устав дисциплинарной и внутренней службы для лагеря пленных» и «Руководство по сопровождению и охране пленных».