Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер - несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

В марте и апреле 1938 года сообщник фон Бека бывший бургомистр Лейпцига Карл Герделер дважды посещает Париж, убеждая французское правительство проявить твердость в чехословацком вопросе, но оба раза получает уклончивый ответ. Не останавливаясь на этом, он посетил Лондон, где его предложения настолько изумили сэра Роберта Ванситтара, главного дипломатического советника британского министра иностранных дел, что тот даже воскликнул: «Да ведь то, что вы предлагаете, это же измена родине!» Тем не менее посланец немецких заговорщиков и в Англии не нашел должного понимания.

Неудача не остановила оппозицию, и 18 августа 1938 года в Англию собрался Эвальд фон Клейст-Шменцин, прусский юнкер и близкий друг Бека и Канариса. Он должен был довести до сведения английского правительства, что Гитлер твердо решил развязать войну и отдал приказ о вторжении в Чехословакию после 27 сентября, что фюрер добивается гораздо большего, чем покорение этой страны, и рвется к мировому господству. Тайный посланец вез и план, как избежать войны. Для этого Англия всего лишь должна была твердо заявить, что она и западные державы не блефуют, а действительно выступят против Германии, что могло бы привести к свержению Гитлера. Очень показательны слова, которыми фон Бек напутствовал своего друга перед отъездом: «Привезите мне твердые доказательства, что Англия будет воевать в случае нападения на Чехословакию, и я прикончу этот режим». Клейст-Шменцин полностью выполнил возложенное на него поручение. В Лондоне он встретился с тремя виднейшими представителями официальной и неофициальной британской дипломатии — Черчиллем, Ллойдом и Ванситтаром — и имел с ними продолжительную беседу. Заявление представителя фон Бека было доведено до сведения самого премьер-министра Англии Чемберлена. Однако в ответ на свои ясные предложения Клейст-Шменцин услышал либо молчание, либо уклончивые ответы. Вывод из этого можно было сделать только один: Англия не собирается как-либо противодействовать Гитлеру в его экспансии на Восток.

Однако оппозиция не видела иного выхода, и Лондон продолжал оставаться Меккой для эмиссаров не согласных с Гитлером кругов. Всего через 14 дней после Клейста туда же с аналогичной миссией выехал промышленник Ханс Бем-Теттельбах. Не успел он вернуться, как по инициативе Бека и конспиративной группы в германском МИДе, возглавляемой статс-секретарем бароном Эрнстом фон Вайцзеккером, были предприняты новые шаги. В ночь на 7 сентября советнику немецкого посольства в Лондоне Тео Кордту удалось прорваться к английскому министру иностранных дел лорду Галифаксу. Тео Кордт заявил своему изумленному собеседнику, что сейчас он разговаривает с ним не как официальный представитель германского правительства, а как частное лицо и «представитель политических и военных кругов Берлина». Он подтвердил, что нападение Германии на Чехословакию — дело решенное и изложил Галифаксу содержание секретного письма от фон Бека и его сторонников. В письме вновь говорилось, что если Англия заявит о своей готовности поддержать Чехословакию, то войну можно предотвратить. А если Гитлер все же начнет военные действия, то генеральская оппозиция выступит против фюрера. Со своей стороны, Вайцзеккер попросил Верховного комиссара Лиги Наций в Данциге Карла Буркхарда использовать все свои связи, чтобы побудить Великобританию заговорить с Гитлером «недвусмысленным языком», а чтобы до фюрера хорошо дошло, прислать «незакомплексованного» недипломатичного англичанина, например, «генерала с плеткой». Как вспоминал впоследствии Буркхардт, Вайцзеккер говорил тогда «с откровенностью отчаявшегося», который ставит все на последнюю карту. И это действительно было так. Ведь узнай Гитлер о всех этих закулисных интригах — и пощады не было бы никому.

Однако ко всем этим отчаянным и настойчивым призывам немецких заговорщиков Запад оставался поразительно глух. Отчасти это объясняется тем, что английские джентльмены испытывали вполне законное недоверие к заговорщикам, подозревая их в авантюризме. С другой стороны (и, на наш взгляд, это главное) — западным деятелям не внушала доверия политическая ориентация немецкой оппозиции. Причем не только той ее части, которая была явно монархической, мечтала о реставрации кайзеровской империи, попирая тем самым демократические ценности, а также тесно переплетенной с ней другой части немецкой оппозиции, которую англичане справедливо подозревали в традиционных симпатиях к России, памятуя о Рапалльском договоре и многолетнем сотрудничестве рейхсвера и Красной Армии. «А кто нам гарантирует, что Германия не станет потом большевистской?» — таков был ответ на вопрос начальника французского генштаба Гамелена, который в драматический день 26 сентября поинтересовался отношением Чемберлена к планам немецких заговорщиков. Политика Гитлера в тот момент казалась английскому правительству надежно прозападной и антироссийской, а потенциальной альтернативой ей могла быть монархическая или национал-большевистская Германия. Это была роковая ошибка Чемберлена, дорого стоившая его стране, которая все-таки вынуждена была вступить в войну в 1939 году, но уже против своей воли и при ином раскладе сил.