Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– До каких пределов могут простираться границы сатиры? Вот в одной из пьес у Вас есть довольно-таки сатирический персонаж – священник. Допустима ли ирония в отношении церкви?

– В церкви такие же люди, как и мы с вами, и у них такие же слабости. До сих пор многим батюшкам не нравятся «Мелочи архиерейской жизни» Лескова. Они считают, писатель слишком ироничен в отношении клира. Но ирония это ведь не сатанизм и не лукавое инославие. Однажды меня пригласили на телепередачу, посвящённую проблемам религиозного сознания, но разговор почему-то свёлся к обсуждению дорогих часов и ремонта квартиры Святейшего. Я выступил против такого поворота, сказав, что у мусульман, иудеев и католиков тоже немало проблем, но почему-то внутриконфессиональные нелады принято у нас в телестудиях рассматривать исключительно на православных примерах. А зря! Давайте побеседуем, например, о педофилии у католиков. Больше всех во время эфира резвилась одна ведущая девица. Когда всё закончилось, редактор её даже упрекнул, мол, не слишком ты на Патриарха наезжала? Она ответила: «А мне по барабану. Я – католичка». Вот это уже безобразие, когда под видом борьбы за гуманизм, атеизм, общечеловеческие ценности, просто-напросто бьются за общинные или конфессиональные интересы. Что же касается моего персонажа отца Михаила Тяблова из «Одноклассницы», с успехом идущей по стране, – он отнюдь не сатирический. Когда писал пьесу, между прочим, советовался со знакомыми священниками, в частности с другом моей поэтической юности, замечательным поэтом Владимиром Неждановым. Он стал батюшкой, у него приход в Зеленограде. Они мне давали советы, я что-то убрал, что-то добавил. В пьесе показан обычный современный российский священник. И был смешной случай. Одним из первых пьесу поставил Владикавказский русский театр. Перед премьерой вдруг раздаётся звонок: «Это отец такой-то из Владикавказа. Мы только что посмотрели прогон спектакля. Если вы православный человек, вы должны снять этот спектакль из репертуара.

Не может быть таким пастырь. Почему он на прихожанок заглядывается? Почему он потратил на себя деньги, выделенные на строительства храма?» В общем, раздраконил… Я перезвонил сразу директору театра: «Владимир Иванович, мне сейчас звонил отец имярек. Ругался… Что делать?» Он ответил: «Забудь! Он у нас был раньше заведующим отделом пропаганды и агитации обкома комсомола. И тоже всех ругал!»

– Недавно Вы достаточно жёстко прошлись по Солженицыну. А ведь для многих это культовая фигура, причём с положительным знаком. За что Вы его так?

– По Солженицыну прошлась газета «Культура», именно вы дали, сократив до выпада, мой комментарий, вызвавший такую бурю в прессе и в Интернете. В чём суть? Я всего-навсего напомнил, что юбилей Солженицына будет только в 2018 году, а уже сейчас принято постановление о праздновании и ведётся активная работа. Но у нас же есть и другие писатели. Например, почему-то совсем забыли о 100-летии Константина Симонова. На мой взгляд, по меньшей мере он фигура равновеликая. Грядут юбилеи Тургенева и Горького. О них вообще ни гу-гу. Они разве менее значительны, нежели Солженицын? Они гораздо выше. Думаю, что даже самый лютый гулагоман спорить с этим не станет. Получается непонятный перекос. Те писатели, которые серьёзно скандалили со своей страной, почему-то имеют странные преимущества перед теми, кто не ругался всемирно со своим Отечеством. Мы не заметили 100-летие Леонова, Катаева, Твардовского… Шолоховский юбилей прошёл как-то между делом. У нас что, люстрация? Принят закон, по которому мы выбираем для увековечивания только «сварливых» деятелей культуры? Мы ставим памятник Ростроповичу через 5 лет после его смерти. А где памятник Свиридову? Да, он не отъезжал из страны, не бегал с автоматом по Белому Дому, но он писал великую музыку. Со дня его смерти прошло пятнадцать лет. Где памятник? Кстати, в гневных отповедях, особенно в «Российской газете», занявшей позицию какого-то мелкого правозащитного бюллетеня, больше всего нажимали на то, что Солженицын не «уехал», как я сказал, а его «выслали». Во-первых, человек, которого высылают, как раз и уезжает. Разве не так? Вот, если бы его запаковали и отправили малой скоростью, тогда сказать «уехал» нельзя, а только «выслали». Во-вторых, Сноуден, высказавший о США соображения, не понравившиеся тамошней власти, может только мечтать о высылке, которой подвергся автор «Ракового корпуса». Однако он сидит у нас взаперти, зная, что на родине его ждёт пожизненный срок или электрический стул. Что с чем сравнивать?