Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Может ли театр нести воспитательные функции, наставлять? Ведь это изначально площадное, развлекательное, языческое искусство, не одобряемое церковью.

– Далеко не так. Античный театр жёстко воспитывал, показывая, к чему ведёт нарушение табу – тогдашних норм общественного поведения. А потом на площадях ставили «миракли» по евангельским сюжетам, они учили христианскому миропониманию. В нашей, российской традиции театр вообще сравнивался с проповеднической кафедрой. Должен ли театр развлекать? Конечно, но не как цирк. Театральное действо должно быть интересно зрителю. Но большинство «передовых» режиссёров этого просто не умеют. Ошарашить – да, взбесить – да, утомить – да. Увлечь – нет. Сидя на постановках младореформатора Богомолова, чувствуешь себя застрявшим в тоннеле метро, куда прорвалась канализация. Но есть приятное отличие – из зала всё-таки можно выйти, что люди и делают толпами.

– К чему должен стремиться театр? И должен ли он и кому должен?

– Театр должен стремиться к зрителю. Не случайно Станиславский назвал свой театр «художественно-общедоступным». Он имел в виду, конечно же, не цены на билеты. Речь о другом: театр должен говорить со зрителем на одном языке. При внешней очевидности, это очень не просто. Куда легче бредить на личном эсперанто. Эксперимент и метафизику превращает в искусство и делает увлекательными только дар. Однако само слово «талант» исчезло из околотеатрального обихода, как графа «национальность» из паспорта. Чувствуя свою художественную недостаточность, многие хотят отгородиться от зрителя с его неоспоримым критерием «интересно – не интересно». И вот уже пьесу не ставят, а просто читают в узком кругу «понимающих». Должен ли театр кому-то что-то? А должен ли мозг что-то сердцу? А душа должна что-то Творцу? Странный вопрос вы задали, коллега!

– А что происходит с драматургией?

– Ничего хорошего. Автор прочёл пьесу друзьям, обрёл восторг критика, неискреннего, как продавец гербалайфа, получил премию, желательно, заграничную, и на этом всё заканчивается. В репертуар такие пьесы если и попадают, то не задерживаются. Зритель не идёт. Кстати, сегодня пьесы в обычном смысле, как законченные литературные произведения, почти не пишутся. «Новая драма» – это скорее «драматургический материал». Есть вино, и есть винный материал. Спутать невозможно. Кстати, такая ситуация вполне устраивает режиссёров: их самовыражение не сковывается ничем – ни темой, ни сюжетом ни характерами, которых попросту нет. В итоге, нынешний театр иной раз напоминает мне лабораторию, где занимаются не научным исследованием, а придумыванием диковинных пробирок и пробок.

– Вы – известный драматург, лауреат многих премий, только в Москве идёт пять или шесть ваших пьес. Но ваши пьесы с трудом пробивают себе дорогу на сцену. А вот 26-летнюю Ярославу Пулинович ставят сразу. Везде, даже в Европе… Может, вы просто не то пишете?

– Ну, про премии-то вы погорячились. У меня нет ни одной собственно театральной премии, кроме «Хрустальной розы». За рубежом меня тоже ставят – в Европе, Америке, Австралии, но об этом не принято писать в нашей околотеатральной прессе. Как говорится, чужие здесь не ходят. Что касается «новой драмы», то её охотно ставят по тем же причинам, по каким раньше с колёс ставили пьесы о комсомольских стройках – только пиши. Когда друг моей литературной молодости Саша Ремез, давно, увы, умерший, сочинил в 19 лет пьесу про Ленина, её тут же поставили. Про Ленина же! И нынешний российский театр так же жёстко идеологизирован. Даже ещё жёстче! Называется эта идеология «агрессивной толерантностью». Она исключает патриотичность, уважение к традиционным и национальным ценностям, художественную адекватность, социальную и нравственную ответственность. Талант тоже не обязателен, главное – верность своему «классу». Эта идеология, заметьте, не приемлет как раз те качества, что сделали русский театр мировым явлением. Насаждается она, поверьте, достаточно жёстко. Некоторое время назад один худрук взял мою «Одноклассницу» (в Москве её поставил в Театре Армии Б. Морозов), но худруку объяснили, что с пьесой Полякова его на «Золотую маску» никогда не пригласят, а с пьесой Улицкой – примут немедленно.

– Поставил или испугался?

– Нет, не испугался, а сделал правильный ход. Он – смелый человек. Он просто очень хотел на «Золотую маску». А про Ярославу Пулинович поговорим, когда её пьесы продержатся в репертуаре хотя бы лет десять, как мой «Хомо Эректус» в Театре сатиры, собирая каждый раз тысячный зал…