Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Вы невольно натолкнули меня на очень важный вопрос. Почему национальная политика сейчас пущена на самотёк, в отличие от советских времен, когда этим занимались?

– Национальная политика не ведётся как следует, потому что люди, отвечающие за неё, это зачастую те же самые, которые в 90-е годы её разваливали. Увы, наверху, но особенно в среднем звене, достаточно много персон, не отягощённых государственной мыслью. Они – функционеры, иногда хорошие, но не державники. Я их описал в «Апофегее», но при советской власти они не доминировали, зато в 90-е контролировали почти всё, и теперь, забившись во властные щели, стараются сохранить либеральный подход к государству, как к жестокому излишеству. Я и мои единомышленники понимаем: без сильного государства Россия исчезнет, а они считают – чем слабее государство, тем лучше живётся человеку. Дружба народов сама не возникает, как плесень, её надо культивировать, вкладываться. Сколько раз «Литературная газета» обращалась в Роспечать за поддержкой нашего приложения «Многоязыкая Лира России» – единственного общефедерального проекта, нацеленного на популяризацию творчества литераторов народов России. Или уклонялись, или предлагали смешную поддержку, достаточную разве для дружеского банкета. А зря! Консолидация писателей очень важна для целостности страны. У небольших и малых народов писатели – это гуру, хранители языка, национального кода. Обидеть их – обидеть весь народ. Думаете, услышали? Нет. Так что укрепляем дружбу народов на свой кошт.

– Вы единственный писатель, который не побоялся сказать правду о времени правления Ельциным и о нём самом. И тем самым нажили массу врагов.

– Количество и качество врагов определяет уровень человека. А Бориса Ельцина я изобразил в «Апофегее» и в «Демгородке». Естественно, либеральная пресса на меня накинулась. В течение всего ельцинского периода я печатал жёсткую публицистику и не отступал… А теперь все антиельцинисты. Даже скучно.

– Юрий Михайлович, вас часто причисляют к касте русофилов, почвенников, которым не по пути с западниками. Что вы можете ответить на это?

– Да, я русский писатель. А какой ещё? Во-первых, я пишу по-русски. Во-вторых, происхожу, как и Есенин, из рязанских крестьян. Обе родовые ветви. Я ещё помню, как моя бабушка в городской квартире сучила нить на веретене. По мироощущению я русский человек. Если это недостаток, как считают некоторые мои критики и литературные недруги, простите! Но не надо думать, что в России быть русским – это привилегия. Становой народ в нашей «империи наоборот» всегда грузили по полной, до отказа, как ломовую лошадь, но на всякий случай придерживали, чтобы не занёсся. Власть при царе, при большевиках, да и сегодня относилась к русским с опаской. Большой народ, вдруг взбрыкнёт… И тот национальный эгоизм, который прощается другим народам нашей многоплеменной державы, русским не спускают. Сказать, что это совсем неправильно, тоже нельзя. Помните, один хороший русский писатель пригрозил, что Россия выйдет из СССР? И где теперь СССР? Однако если припечёт, то сразу вспоминают про русских. Вот и теперь: Новороссия, русский мир… Я не прошу для нас особого статуса, но и не хочу, чтобы русских считали этническим вакуумом, в котором другие народы осуществляют свои намерения.

– Вы можете назвать себя разумным консерватором?

– Конечно.

– А почему вы так опасливо относитесь к либералам, выставляя против них шипы?

– Не только к либералам, но и к крайним националистам. Либералы ради свободы готовы пожертвовать Россией, крайние националисты готовы ради России пожертвовать свободой. На мой взгляд, надо искать какую-то середину и находить общий язык. И без России нельзя, и без свободы плохо. Если в других цивилизациях либерализм – это система ценностей, то в России он носит какой-то гормональный характер. Сейчас это заметно в отношении к Украине. Чистая биохимия. Например, недавно я сижу рядом с Макаревичем на эфире у Любимова, и певец молвит: «Вот, смотрите, только что в Великобритании прошёл плебисцит об отделении Шотландии, где сепаратисты проиграли – и всё спокойно. Никакой войны. Надо учиться!». Я отвечаю: «Позвольте, и в Новороссии прошёл плебисцит, только с обратным результатом. Почему же не спокойно? Киев должен был сказать: «Мы – европейская страна, и мы, согласно демократическим принципам, принимаем итоги референдума. А они из пушек по детям!» Макаревич посмотрел на меня как на ненормального. Ему, гормональному либералу, даже в голову не приходит принять результат референдума, если он ему не нравится. И зачем нам такой либерализм? Я же не виноват, что их буквально колбасит от всего, что укрепляет русский мир и Россию. А когда страна накреняется, они счастливы, в душе расцветает сирень. Такая болезнь. К врачу надо бы…