Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– По вашему мнению, какой самый лучший способ популяризации чтения? Это как во всём мире книжные фестивали, интересные концерты в библиотеках? Или достаточно просто писать хорошие книги и продавать их по доступным ценам?

– Книжные фестивали нужны. Даже на Красной площади. Кстати, почему бы в мавзолее не продавать книги о Ленине? Надо вернуть моду на чтение, причём не развлекательное, а серьёзное. Это дело государственное, о чём наша власть, кажется, не подозревает. Тут нужна системная работа. А что мы имеем? Много у нас на ТВ передач, посвящённых чтению и пропаганде книги? Мало. Часто ли мы слышим от медийных авторитетов и отцов Державы, что они сами читают? Редко. Много писателей появляется в теле- и радиоэфире? Единицы. Вы давно видели только что открывшийся книжный магазин? Я давно. Закрывшиеся книжные магазины вижу постоянно по всей стране. А хороших книг всегда было мало, но прежде всячески старались привлечь к хорошим книгам внимание читателей. На это работали критики, популяризаторы, библиотекари, эфир… Сегодня же мы, наоборот, видим какую-то странную игру, смысл которой заключается в том, чтобы провести литературную пешку в ферзи. Но литература не шахматы, в изящной словесности всё определяет уровень текста, пешка так и останется пешкой, как ты её ни называй и какие премии на неё не нахлобучивай. Читателей можно некоторое время морочить, но по большому счёту обмануть их невозможно…

– Может ли художественная литература быть актуальной и даже злободневной, как изобразительное искусство, театр? Или писатель это прежде всего демиург, размышляющий о вечных темах?

– Художественная литература всегда гораздо злободневнее, чем театр и изобразительное искусство, более того, она их питает темами, идеями, образами. Не случайно, как правило, крупные драматурги, были и выдающимися прозаиками, а большие художники – книгочеями. Размышлять о вечности – то же самое, что пылать страстью к Нефертити. Попробуйте для начала полюбить свою жену, допустим, сегодня вечером или завтра утром…

– Если бы можно было задать вопрос классику, у кого и что бы вы спросили?

– Я бы спросил у Булгакова: «Михаил Афанасьевич, вы потом не жалели, что роман про чёрта написали?»

– Не могу не спросить. Вы смотрели сериал «Чернобыль», который сейчас активно обсуждают? Там невероятная степень достоверности. Как вы думаете, эта жёсткая правда не разрушит существующую в обществе ностальгию по советскому прошлому?

– А как вы думаете, японцы после Фукусимы разлюбили своё общественное устройство? Американцы после крушения «близнецов» возненавидели свою страну? Но фильм про Чернобыль надо бы снять нам, это правда, а британцы пусть лучше снимают сериалы про своё бесчеловечное колониальное прошлое. Но они почему-то не спешат в этом направлении.

– Какие темы, на ваш взгляд, необходимо затронуть в отечественном кино? Как известно, кино – один из самых сильных по воздействию на публику видов искусства.

– Точный выбор темы, улавливание того, что по-настоящему волнует зрителей, – один из главных признаков режиссёрского таланта. Если бы знать наперёд, все стали бы Эйзенштейнами, Пырьевыми, Александровыми, Шукшиными. Лично меня сейчас больше всего занимает русская тема, однако именно её, как огня, боятся продюсеры.

Недавно в Светлогорске прошёл кинофестиваль «Балтийские дебюты». Председателем жюри, оценивающим российские фильмы, был Юрий Поляков – известный прозаик, драматург, сценарист, до 2017 года бывший главным редактором обновлённой «Литературной газеты», тираж которой при нём вырос в 10 раз. Сейчас он является председателем редакционного совета «Литгазеты». Он так же член попечительского совета Патриаршей литературной премии, входит в состав президиума Общества русской словесности.

– Юрий Михайлович, наших читателей интересует, как вы пришли к вере в Бога?

– Я человек православный. Крещён в младенчестве. Мои бабушки были верующими. Но, как и большинство моих сверстников, я, естественно, попал в систему советского атеистического воспитания. Однако православная этика и соответствующее мироотношение в семье сохранились, несмотря на то, что мои отец и мать были членами КПСС, а, возможно, и благодаря этому. У меня довольно рано появилась Библия, мне бабушка отдала семейную реликвию – большой, дореволюционного издания, том в переплёте из телячьей кожи. Став постарше, я с интересом читал разные книги, выходившие в «Библиотеке атеиста» Политиздата. Из них можно было получать какую-то информацию о христианской вере, хотя и представленную в антирелигиозном ключе. С началом перестройки, когда уже настоящая христианская литература стала переиздаваться, круг чтения расширился.