Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

По этой шкале оценок поведение Лозе в странах Балтии [113] С 1940 г. советских республик в составе СССР. стояло несколько выше, чем у Кубе, и, разумеется, еще выше, чем у Коха. Однако планы германизации, как и большие ожидания ранее независимых, националистически настроенных прибалтийских народов, аннулировали все те спасительные действия, которые политика ограниченного (и зачастую кажущегося) партнерства могла иметь для здешних прогерманских и антисоветских настроений.

В отличие от этого на Северном Кавказе, где оккупация была кратковременной, где Берлин санкционировал некоторое отклонение от теории «низшей расы» и где армия – менее безапелляционная, чем взращенные партией гражданские власти, контролировала все, реакция населения оказалась более благоприятной для немцев. Часто правление военной администрации воспринималось народом как менее обременительное, чем немецкое гражданское; тем не менее военная юрисдикция никоим образом не являлась предзнаменованием смягчения политики – факт, хорошо продемонстрированный событиями в Крыму и зверствами по отношению к партизанам в центральной и северной частях оккупированной территории России.

Расхождения в практике продемонстрировали, что различия в оккупационном правлении стали причиной различной реакции покоренного населения; также они создали некую систему «лоскутного одеяла», столь ненавистную для тоталитаризма, стремящегося к простой, всеобъемлющей однородности. Если вариации и допускались, то это происходило в основном из-за невозможности какой-либо из конкурирующих немецких группировок целиком и полностью следовать своим собственным курсом. Как глава «территориального министерства» оккупированного Востока, Альфред Розенберг предположительно являлся немецким специалистом по выработке и проведению оккупационной политики. Однако ни по одному из необходимых критериев – политическому, властному или личностному – он не соответствовал своей задаче. Он являлся хорошей иллюстрацией к изречению Оскара Уайльда о том, что «амбиции – это последнее прибежище неудачников». Розенберг был почти патологически настроен удерживать символические признаки своей власти. Тем не менее он не смог выстоять против конкурирующего влияния Гиммлера или устоять перед интригами Бормана. Его переиграл его собственный подчиненный Эрих Кох, высмеял Геббельс и презирала армия. Розенберг рассорился с Риббентропом и Герингом, его игнорировал Гитлер. Технически остававшийся рейхсминистром, Розенберг фактически обладал меньшим авторитетом, чем люди, которые не принимали формального участия в трагедии на Востоке.

Программа Гитлера не давала четкого представления о тех миллионах людей, которые должны были стать для Германии новыми рабами. Его единственная забота заключалась в том, чтобы «максимизировать количество сеющих рознь элементов на восточном пространстве». Резко контрастируя с этой точкой зрения, другое направление германских должностных лиц выступало за мобилизацию на борьбу с Кремлем всех народов на Востоке. Если бы врагами были только большевизм и его лидеры, народы России могли бы стать партнерами по «Новой Европе», которую собиралась построить Германия. Изначально слабая, эта группа приобретала себе приверженцев по мере того, как неудачи на фронте множились.

Розенберг выбрал золотую середину. Он разделял точку зрения Гитлера – на самом деле первоначально эта идея принадлежала ему, – что большевизм являлся специфическим русским (и еврейским) явлением. Он подписался под программой германизации Востока. Он отдавал абсолютный и безусловный приоритет немецким интересам по сравнению с интересами любой группы лиц или отдельной личности в СССР и не имел никаких моральных сомнений в отношении злоупотреблений и эксплуатации, вызванных оккупацией. Однако он выступал за избирательную концепцию, которая проводила бы различие между великороссами и нерусскими народами Советского Союза: украинцами, белорусами, тюрками, кавказцами и другими национальностями. Не на основе эмпирических данных о существующих этнических трениях и, как следствие, эмоциональной одержимости и умственного стремления найти простой, наглядный способ раздела «советского пирога» этот нацистский теоретик сделал расовые и национальные категории пробным камнем приемлемости. Его упрощенным рецептом иммунизации Востока стало географическое, а не учитывающее социальные или функциональные линии внутренней напряженности, разделение страны.