Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

Виктор увеличил число встреч с Джонсоном и непрестанно задавал ему вопрос о распорядке службы в Центре, о смене охраны и методах отбора персонала, допускаемого в сейф. Наконец, передавая ему инструкции, полученные из Центра КГБ в Москве, он сказал: "Первым делом ты должен стать одним из писарей, работающих внутри".

"Чтобы сделать это, мне необходима стопроцентная благонадежность, — ответил Джонсон. — А это значит расследование".

"Нам придется рискнуть", — ответил Виктор.

Больше всего Джонсона беспокоила Хеди и все растущая невозможность предсказать, что она скажет или сделает в следующий момент. Во время ее повторяющихся припадков безумия соседи слышали, как она что-то бормочет о шпионаже и называет мужа шпионом. То же самое касалось и лечащего ее медицинского персонала. Но все относили ее слова за счет мании. Джонсон же не мог быть уверен в том, что если какой-нибудь добросовестный следователь услышит эти обвинения, то он не заговорит с Хеди, а потом не возьмется за него самого.

Обстоятельства избавили Джонсона от тщательного расследования его прошлой жизни, которое необходимо для высокосекрстной благонадежности. Соглашение, по которому Франция позволяла нахождение американских войск на ее территории, запрещало американским следователям допрос французских граждан; поэтому никакого опроса французских соседей Джонсона не последовало. Поверхностный контрольный отчет, состоящий из проверки его службы в прошлом и обычного письменного запроса к его командующему, не вызвал никаких сомнений относительно его годности. В нем не упоминался даже тот факт, что Хеди — душевнобольная, потому что Джонсон под предлогом проверки некоторых дат попросил свое личное дело и уничтожил все упоминания о ее состоянии. Итак, в конце 1961 года он был признан благонадежным и допущен в качестве писаря в помещение, где находился сейф.

Документы, которые теперь приходилось рассортировывать Джонсону, прибывали в конвертах из коричневой оберточной бумаги, запечатанные красными или синими восковыми печатями. На некоторых были лаконичные наклейки, обозначающие особую степень секретности. Для Джонсона большая часть секретных терминов не имела никакого смысла. Однако КГБ знал, что на языке американцев упоминаемые места назначения относились к сверхсекретному зашифрованному материалу, к данным особой секретности о силах и стратегии НАТО, к планам ядерного нападения.

КГБ волновало, что Центр возможно оснащен скрытой сигнальной системой, которая немедленно вызовет тревогу, если будет сделана какая-либо попытка открыть сейф в нерабочие часы. Виктор показал Джонсону иллюстрации разных сигнальных систем, взятые, по всей вероятности, из коммерческих журналов, используемых в американских банках, и приказал ему искать какую-нибудь проводку или крошечные ящички, выдающие существование сигнальной системы.

"Ты должен исследовать все здание, сантиметр за сантиметром, — сказал он. — Ты говоришь, оно покрашено?"

"Да, белой краской", — ответил Джонсон.

"Когда-нибудь его должны будут перекрасить?" — заметил Виктор.

"Наверно", — сказал Джонсон.

"Кто будет красить?" — спросил Виктор.

"Кто-нибудь из нас. бедняг, я полагаю", — ответил Джонсон.

"Если имеется какая-нибудь возможность, ты должен быть тем, кто займется покраской", — наказал ему Виктор.

Когда в армии решили освежить Центр новым слоем краски, Джонсон вызвался сделать это и имел возможность просмотреть здание сантиметр за сантиметром". Он доложил, что, по его мнению, сигнальной системы там не было. Он был прав.

Самыми значительными и, казалось бы, непреодолимыми препятствиями были, конечно, три замка. Виктор дал Джонсону глину для лепки во французской папиросной коробке и велел ему всегда носить ее с собой, на случай, если ему удастся украсть на несколько минут ключ от сейфа. Джонсон возразил, что такого случая не представится, потому что ключ всегда находится у офицера. "Нам нельзя пропустить ни одной возможности", — ответил Виктор.

Как-то в понедельник утром, в 1962 году, молодой лейтенант, с которым работал Джонсон, пожаловался на тошноту. Внезапно приказав Джонсону выйти из камеры с сейфом, он выбежал наружу, где его вырвало. Он захлопнул дверь сейфа, закрыл ее на замок, но в спешке забыл вынуть ключ. Джонсон схватил его и быстро сделал оттиск в глине.

Через две встречи после происшедшего Виктор сказал ему, что оттиск был очень нечетким. Джонсон не смог использовать возможности, которая вряд ли повторится, однако ни в словах Виктора, ни в его тоне не было укора; Джонсон был слишком ценен теперь, чтобы его злить. "Ошибки случаются, — сказал Виктор. — Будем надеяться, что представится другая возможность и времени будет больше".