Владимир Шигин - Тайна исчезнувшей субмарины. Записки очевидца спасательной операции АПРК

В седьмом уже к этому времени никого не было, все отсек оставили. Стоял сплошной дым, и я брел на ощупь, рот и нос закрывал как мог рукавом. В шестой пройти не смог, переборка была уже задраена. Пошел к восьмому. По дороге наткнулся на сидевшего на корточках матроса. Он растерялся и не успел покинуть отсек и теперь задыхался. Взял за руку и повел. В восьмой выйти, к счастью, успели. Там было много народу. Командовал Николай Ясько. Дыма было еще не очень много. Люди готовили ИДА, некоторые уже включались. Из восьмого перебежал в девятый и вступил в командование отсеком».

Восьмой отсек жилой. В нем всегда собирались свободные от вахты. Здесь расположены камбуз и лазарет. Сигнал тревоги застал там девятнадцать человек. Борьбу за живучесть в отсеке возглавили капитан-лейтенант Николай Ясько и лейтенант Шевцов. На оставшихся фотографиях Ясько весел и улыбчив. Таким остался Николай и в памяти своих товарищей. Все у него было как у всех: школа, инженерное училище, лодка, переезды и чемоданная офицерская жизнь, жена и две маленькие дочки. О чем мечтал Николай Ясько, я не знаю, зато знаю другое — свой долг офицера и командира он исполнил до конца, как исполнили его все бывшие рядом с ним матросы и старшины.

Уже через несколько минут после начала пожара в восьмой отсек стали перебегать подводники из аварийного седьмого отсека. Многие, наглотавшись дыма, падали на палубу в нескольких шагах от переборочного люка. Их втаскивали в отсек на руках. Впустив всех, капитан-лейтенант Ясько приказал задраить переборку с седьмым отсеком. Однако дым оттуда все равно интенсивно поступал.

В лазарете находился прооперированный несколько дней назад молодой главстаршина Юрий Ильченко. Оперировал его лодочный врач капитан Арсений Соловей, и хотя операция прошла без особых осложнений, Ильченко был еще очень слаб. Едва в отсек начал поступать угарный газ, Арсений Соловей бросился в лазарет, достал из шкафчика свой ИДА и стал надевать его на лежащего мичмана. Тот было запротестовал:

— Не надо, Арсений Мефодьевич, не надо! У меня есть свой аппарат в боевом посту, зачем я буду надевать ваш!

Соловей лишь отмахнулся.

— Серьезного ничего нет. В седьмом пожар, но его уже тушат. ИДА же надеть надо, чувствуешь, дым просачивается. За меня же не беспокойся, я врач и знаю, что делать!

Успокоив Ильченко, Соловей надел на него свой аппарат. В лазарете тем временем от поступающего дыма почти ничего не было видно. Лишь тускло мерцала в углу лампочка аварийного освещения. Дышать было уже нечем. Некоторое время Арсений Соловей еще пытался дышать через мокрый платок, но это почти не помогало. Тогда он присел на койку в ногах у своего подопечного. Через несколько минут Ильченко почувствовал, как доктор повалился на бок и ткнулся ему головой в ноги…

Капитан медицинской службы Арсений Соловей пожертвовал собой, спасая товарища, в этом он остался верен законам морского братства: жертвуя своей жизнью, он спас жизнь больного, так мог поступить только врач и человек с большой буквы!

С кем бы я ни говорил об Арсении Мефодьевиче, слова о нем были самые добрые. Ветераны «восьмерки» и не называли его иначе, как «наш доктор». Позднее в честь Арсения Соловья напишут поэму, назовут улицу в гарнизоне, где он когда-то жил. Ходатайствовали и о присвоении ему посмертного звания Героя Советского Союза, но не дали, золотые звезды нужны были иным, здравствующим…

А в восьмом отсеке дым все прибывал. Скоро находиться в нем стало уже невозможно. Тем временем по качке стало ясно, что лодка всплыла. Те подводники, у кого были дыхательные аппараты, включились в них и бросились отдраивать люк на верхнюю палубу. Те, у кого ИДА не было, а такие составляли большинство, старались как можно меньше двигаться и меньше дышать отравленным воздухом. Все с надеждой смотрели на товарищей, пытавшихся отдраить люк, за которым была жизнь. Однако люк упорно не поддавался. Почему так случилось, осталось неясным. Может, от пожара деформировалась раскаленная сталь, может, в спешке кто-то из задыхавшихся подводников начал вращать рукоятку кремальеры в противоположную сторону. Но выйти из восьмого не удавалось. Тем временем отсек быстро наполнялся угарным газом. Быстро израсходовав запасы кислорода в аппаратах, работавшие у люка один за другим падали в бесчувствии на палубу. Когда у люка не осталось никого, к нему пополз выбравшийся из лазарета главстаршина Ильченко. Из последних сил он пытался отдраить кремальеру, от нечеловеческих усилий сломалась даже ручка, но люк не поддавался. Задыхаясь от газа, Ильченко упал в трюм отсека. От сильного удара разошлись на животе послеоперационные швы…