Аурелио Печчеи - «Слишком тесно». О пользе войн и эпидемий

Самый путь, который привел их к нужде, показывает, что если признать их притязания и сложить с них часть заслуженных ими бедствий, то вскоре все общество будет вовлечено в такую же погибель. Добровольные и случайные вспомоществования со стороны богатых людей не мешают бедным пользоваться суровыми уроками природы, когда такая помощь дается с разбором. Что же касается права, то защищать его не представляется возможным до тех пор, пока не будет доказано, что размножение населения в Америке представляет сверхъестественное явление, не зависящее от легкости, с которой можно добыть в ней средства существования.

В действительности, что бы ни было по этому вопросу выставлено бесплодным красноречием, наше поведение, в сущности, всегда доказывает, что этого воображаемого права вовсе не существует. Если бы бедные имели право содержаться за счет общества, ни один человек не мог бы без нарушения справедливости носить платье из хорошего сукна и удовлетворять свой голод мясом. Те, которые защищают это право и в то же время ездят в экипажах, живут в изобилии, даже кормят лошадей на земле, которая могла бы служить для прокормления людей, по моему мнению, находятся в противоречии с собственными принципами. Возьмем какой-нибудь пример, не заботясь о последствиях, которые могут отсюда проистечь, и мы увидим, что Годвин рассуждает с гораздо большей последовательностью. Не полезнее ли отдать кусок баранины, предназначенный для моего обеда, бедному рабочему, который в течение целой недели не ел мяса? Не лучше ли отдать его семье, не имеющей чем утолить свой голод? Если бы эти потребности по природе своей не возникали по мере их удовлетворения, то, без сомнения, было бы весьма полезно удовлетворить их, и я не колеблясь признал бы право тех, которые испытывают эти потребности. Но так как опыт и умозрение неотразимо доказывают, что признание права увеличило бы потребности до такой степени, что не было бы возможности их удовлетворить, и так как попытка осуществить такой образ действий неизбежно повергла бы род человеческий в самую ужасающую нищету, то очевидно, что наше поведение, безмолвно отрицающее подобное право, более согласно с законами нашей природы, чем бесплодное красноречие, отстаивающее его существование.

Творец мира, по чрезвычайной своей мудрости, проявляющейся во всех Его творениях, не хотел, чтобы такой важный закон был подчинен холодным заключениям систематического и умозрительного мышления; поэтому Он вложил в нас страсть сильнейшую, чем простое благоволение. Любовь к себе самому властно и неотразимо предписывает каждому из нас образ действий, которого мы должны держаться и который один только способен обеспечить сохранение и благоденствие породы. Если бы существование всего рождающегося было всегда обеспечено, то всеблагой Творец, несомненно, внушил бы нам такое же сильное стремление помогать ближним, с каким мы заботимся о собственном существовании. Но наше положение требует, чтобы мы заботились преимущественно об удовлетворении собственных нужд. Достойно внимания, что стремление удовлетворить потребности других людей становится деятельнее по мере сужения той сферы, которой мы являемся средоточием, т. е. по мере того, как наша помощь может быть лучше приложена. Так, например, любовь родителей к детям почти граничит с их любовью к самим себе, за исключением немногих редких случаев последний кусок хлеба делится поровну между всеми членами семьи.

Этот благодетельный инстинкт побуждает самых невежественных людей трудиться для общей пользы, – обстоятельство, которое не могло бы иметь места, если бы главной побудительной причиной их поступков было благотворение. Чтобы оно могло быть сильной и постоянной побудительной причиной наших поступков и неизменной основой нашего поведения, для этого необходимо было бы, чтобы мы были вполне знакомы со всеми причинами и их следствиями, а такое знакомство свойственно лишь Божеству. Руководствуясь одним лишь чувством благотворения, такое ограниченное существо, как человек, неминуемо впало бы в ошибки и возмутило бы окружающий его порядок: изобилие уступило бы место нужде, а возделанные, плодородные земли – бесплодным пустыням.

Но если при современном положении вещей благотворение не может служить главной побудительной причиной наших поступков, оно тем не менее крайне необходимо для нашего благополучия как средство для смягчения бедствий, причиняемых более сильной страстью. Благотворительность служит утешением и очарованием жизни, источником самых возвышенных стремлений к добродетели и самым чистым приятнейшим наслаждением. В той системе общих законов, которой, по-видимому, следовал Творец, такая всеобщая и сильная страсть, как любовь к себе, должна была бы вызвать множество частных бедствий. Назначение чувства благоволения к людям заключается в том, чтобы воспрепятствовать этой страсти выродиться в эгоизм, в пробуждении в нас такого сочувствия к страданиям и удовольствиям наших ближних, при котором мы могли бы перечувствовать, хотя бы в слабейшей степени, эти страдания и удовольствия; в способности представить себя в положении других людей, понять их нужды и приложить старания к тому, чтобы удовлетворить эти нужды; наконец, в постоянном напоминании нам, что мы обязаны стремиться к изобилию не только ради личной выгоды, но и для достижения общего благосостояния.