Андрей Васильченко - Инкубатор истинных арийцев. «Лебенсборн»

Дочь и супруга Генриха Гиммлера под арестом во время Нюрнбергского трибунала

В Нюрнберге представителям «Лебенсборна» (из тех, что не скрылись за границей и не покончили с собой) удалось убедить судей в том, что «Источник жизни» был исключительно благотворительной организацией. Не исключено, что судьи все еще пребывали под впечатлением от разбора злодеяний главных военных преступников, а потому деятельность «Лебенсборна» показалась им почти безобидной. В любом случае они не смогли точно определить место, которое занимала эта эсэсовская организация в структуре национал-социалистической диктатуры. Кроме того, сказывалось то обстоятельство, что одновременно шел процесс над представителями Главного управления СС по вопросам расы и поселений. Кроме того, на дополнительных судебных разбирательствах были представлены только американские судьи. Советские обвинители принимали участие лишь в основном процессе. Когда началось повторное рассмотрение дела «Лебенсборна» (Мюнхен, 1950 год), уже началась «холодная война». К тому моменту интерес западных держав к выявлению и наказанию нацистских преступников в значительной мере снизился. К тому же к 1950 году фактически закончилась денацификация Германии.

В любом случае Нюрнбергский трибунал вынес следующий вердикт: «Из представленных доказательств однозначно следует, что организация "Источник жизни", возникшая задолго до начала войны, была благотворительной. Ее можно воспринимать в первую очередь как учреждение родовспоможения. С самого начала ее деятельность была ориентирована на заботу о матерях, как состоящих, так и не состоящих в браке, а также о внебрачных детях… "Источник жизни" не занимался похищением иностранных детей. Во всех случаях, когда иностранные дети после подбора и проверки передавались прочими организациями "Источнику жизни", их, как правило, хорошо снабжали и не обращались с ними плохо. Из представленных доказательств однозначно следует, что среди многочисленных организаций, которые занимались привезенными в Германию иностранными детьми, "Источник жизни" был единственной структурой, которая делала все возможное, чтобы эти дети получили все необходимое. Эта организация занималась охраной законных интересов переданных ей под надзор детей».

К весне 1945 года тысячелетний рейх рухнул, а вместе с ним и гиммлеровский план приумножения «высшей расы». Конец нацистского режима должен был иметь серьезные последствия для тысяч маленьких детей, брошенных теперь на произвол судьбы. Весной 1945-го, по мере продвижения войск союзников в Германии, эсэсовцы спешно закрывали один родильный дом за другим, свозя сотни детей вместе с их секретными папками в главный дом в Штайнхёринг. В начале мая туда вошли американские части. Согласно одной из версий штурмовики успели перед бегством разложить огромный костер, в котором сожгли все документы. Другая версия утверждает, что американцы отрезали нацистам путь отступления к горам, в ходе боя бумаги были выброшены в реку Изар. Так или иначе, возможность установить личности детей была утрачена навсегда. Еще более горькой должна была быть участь детей в Норвегии. Там эсэсовцы не успели уничтожить лебенсборнские документы и после капитуляции Третьего рейха 8 мая 1945 года на тысячи женщин и их детей обрушился гнев их освобожденных соотечественников. Их оскорбляли и избивали, школьные учителя, одноклассники и соседи обзывали их «нацистскими свиньями».

В норвежском детском саду «Источника жизни». Апрель 1943 года

Полиция отправила 14 тысяч женщин, вступивших в связь с немецкими солдатами, в лагеря для интернированных. Глава самой крупной в Норвегии психиатрической лечебницы заявил, что у тех, кто имел отношения с немецкими солдатами, были «психические отклонения» и 80 % их потомства должно быть умственно отсталым. Пауль Хансен прожил с этим ярлыком большую часть своей жизни. Он стал плодом мимолетной связи летчика люфтваффе и местной уборщицы, которая отказалась от ребенка сразу после его рождения. Хансен, которому сейчас за 60 лет, провел первые три года своей жизни в относительном благополучии в доме «Лебенсборн» к северу от Осло. Все, по его словам, изменилось после окончания войны — из-за его немецкого происхождения. Хансена перевели в сборный пункт для лебенсборнских отказных детей. Мальчик, стра-давший эпилепсией, был передан в этот центр для усыновления. Кроме него, там находилось еще 20 лебенсборнских детей, но центр не смог найти для них приемные семьи. Чиновники министерства по социальным вопросам объявили, что немецкие дети-полукровки страдают умственной отсталостью, и распределили их по психиатрическим клиникам. Хансен помнит, как его оскорбляли и избивали охранники, помнит ночи, проведенные в загаженных палатах, под безумные вопли товарищей по несчастью. «Я говорил им: я не сумасшедший, выпустите меня отсюда, — рассказывает он. — Но меня никто не слушал». Из клиники Хансен вышел лишь в 22 года. Он нашел себе крохотную квартирку и работу на заводе и начал искать своих родителей. Лебенсборнские документы в норвежских архивах были недоступны, однако при помощи норвежского бюро Армии спасения Хансену удалось выяснить, что его отец умер в Германии в 1952 году. Его мать вышла замуж за другого солдата вермахта и жила в Восточной Германии в городке Пазевальк. В 1965 году он отправился на встречу с ней, ехал на поезде и пароме и помнит, как волновался, подходя к ее дому. Но воссоединение не состоялось. «Я надеялся, что она раскроет мне свои объятия и скажет: "Сынок!” Но ей до меня не было никакого дела, — вспоминает Хансен. — Когда я сказал, что провел свою жизнь в сумасшедшем доме, она ответила: "Ну и что? Не ты один!”» Хансен ушел и больше к матери не ездил. Последние годы принесли Хансену малую толику утешения. Он женился, но его брак продлился недолго: после многих лет, проведенных в клиниках, ему было трудно жить вместе с кем-либо. И все же теперь его жизнь стала более или менее сносной: как говорит он сам, это оттого, что все большее число выходцев из норвежских домов «Лебенсборна» решаются открыто говорить о своем прошлом, делясь воспоминаниями о пережитом с такими же, как они. Хансен признается, что обрел «новых братьев и сестер» благодаря своему членству в группе психологической поддержки. После того как недавно архивы «Лебенсборна» были рассекречены, многим детям войны удалось узнать правду о своем происхождении. Недавно Хансен и еще шестеро выходцев из домов «Лебенсборн» подали иск против государства, требуя многомиллионной компенсации за десятилетия жестокого обращения. В канун Нового года премьер-министр Норвегии Хьель Магне Бунтевик, похоже, признал ответственность своего правительства и впервые публично принес извинения за «притеснения и беззакония», творившиеся в отношении детей войны. А вот тревоги Хельги Карау еще не кончились. Живя с матерью в послевоенном Мюнхене, она часто интересовалась своим происхождением. «Я была крупная, светловолосая, то, что называется арийского типа, и очень отличалась от южных немцев. Поэтому все спрашивали меня, откуда я приехала, — вспоминает Хельга. — Я не знала, что отвечать им». Мать скрывала от нее правду, говоря только, что ее отец был военным и погиб во время Второй мировой войны. И вот однажды вечером в середине 70-х она увидела по телевидению немецкий документальный фильм о программе «Лебенсборн» и о детском доме в Штайнхёринге, который опекали СС. Неожиданно «все встало на свои места», вспоминает Хельга. И все же она не решалась ни о чем спрашивать свою мать: «Я боялась. И мне не хотелось с ней ссориться». Однако после смерти Матильды Карау в 1993 году Хельга отправилась в местечко Пуллах неподалеку от Мюнхена, где когда-то жили ее приемные родители и где ныне расположена штаб-квартира немецкой разведслужбы. Здесь она ознакомилась с нацистскими архивами, из которых и узнала правду о своем приемном отце и о тех преступлениях, которые он совершил, претворяя в жизнь «окончательное решение еврейского вопроса». Хельга не вылезала из библиотек, знакомясь с немногочисленными исследованиями о программе «Лебенсборн». Последние кусочки головоломки обнаружились в 1994 году, в день ее рождения. Ей позвонил человек, представившийся ее настоящим отцом. Для Хельги это было потрясением. «Я спросила его: "Почему вы звоните мне через 53 года?" Ему было уже за 80, он был болен раком, и он сказал, что в последнее время все чаще думает о дочери, которая родилась у него в годы войны. На следующий день они встретились. "Он был очень милый, — вспоминает Хельга, — я полюбила его с первого взгляда"». Отец рассказал Хельге о ночи любви, проведенной с ее матерью, о своей военной службе в оккупированном Париже и карьере торговца недвижимостью после войны. «Он стал миллионером», — рассказывает Хельга. Когда отцу стало хуже, она круглые сутки ухаживала за ним и надеялась унаследовать хотя бы часть его состояния. Но когда отец умер в 1996 году, Хельга получила письмо из адвокатской конторы, оповещающее, что ей не оставлено ничего. Незаконнорожденное дитя «Лебенсборна» не имело прав на наследство. «Все, что мне перепало, — это долги», — говорит Хельга. В прошедшие после этого годы хоть какой-то отдушиной для нее были беседы с подругой-психологом, посвященные детским годам Хельги. Она несколько раз посетила то место, где родилась, — первый дом «Лебенсборна» в Штайнхёринге. Но и по сей день Хельга Карау никак не может примириться со своим прошлым. В отличие от Норвегии, в Германии нет никаких групп поддержки для выходцев из «Лебенсборна», а у немецкого общества нет желания обсуждать эту проблему. Хельга все еще опасается, что ее могут посчитать нацисткой только потому, что она, по ее собственным словам, «росла рядом с убийцами». Во время беседы с корреспондентом «Ньюсуика» в одной из гостиниц в центре Мюнхена она заметно нервничала, замирая каждый раз, когда слово «Лебенсборн» звучало слишком громко, и настаивала на том, чтобы разговор о ее прошлом велся только в недоступной для посторонних ушей и глаз кабинке. «Мне до сих пор стыдно, что я родом из "Лебенсборна"», — признается она. Этот стыд — горькое наследие, доставшееся от нацистов тем, кто, по их мнению, должен был править миром.