Хедрик Смит - Русские. Книга 1

И все-таки эти неприятности не так страшны, как цензура. Не та цензура, которую имеет в виду большинство людей Запада, а та самоцензура, которой подвергает себя большинство русских и которая мешает им откровенно разговаривать о своей жизни с иностранцами. В большинстве случаев эта привычка — порождение страха и лояльности, но если смотреть глубже, она является также и следствием общенародной мании любыми средствами приукрашать действительность и скрывать тайные пороки или добродетели русской жизни либо неприятную правду, которая находится в противоречии с коммунистической пропагандой. Почти все в какой-то мере участвуют в негласном сговоре о сокрытии того факта, что советская действительность не соответствует заявлениям партийной пропаганды, будь то грубый вымысел об отсутствии цензуры на произведения советских писателей, ложь о счастливой жизни и о равноправии более сотни национальностей, входящих в состав Советского Союза, или такая мелочь, как утверждение, будто при социализме официантки не нуждаются в чаевых или не желают их брать.

Разумеется, и на Западе многие ответственные чиновники и политические деятели стараются замалчивать неприятные факты, но они редко прибегают к столь явной и подчас вызывающей недоумение лжи или увиливанию от прямого ответа, какие приняты у советских деятелей. Так, советские чиновники со всей вежливостью будут отрицать в беседе с делегацией американских юристов, что в Советском Союзе существует смертная казнь (хотя в самой советской печати время от времени публикуются сообщения о приведении в исполнение смертных приговоров), заявлять членам Конгресса, что евреи и граждане других национальностей Советского Союза пользуются правом свободной эмиграции, настаивать на том, что в советских трудовых лагерях создана отличная система медицинского обслуживания (и это — после гибели известного политзаключенного в результате операции по поводу язвы, сделанной ему другим заключенным, так как квалифицированная медицинская помощь оказана не была); они станут делать и другие заявления, слушая которые иностранцам остается лишь скептически поднимать брови.

Отсутствие публичных дискуссий и независимой информации, которые позволили бы внести необходимые поправки, приводят к тому, что советская ложь гораздо более эффективна, чем ложь в других странах. Иностранец может сколько угодно посещать электростанции и заводы, выпускающие грузовики или легковые машины, — это не поможет ему понять Советскую Россию. Она — не монолит, но она умеет скрываться за чертовски монолитным фасадом, и тот, кто находится снаружи, может и не разглядеть невидимые механизмы, которые изолируют Россию и ее жителей от Америки, Западной и даже Восточной Европы.

Другая трудность заключается в том, что советские люди порой совершенно сознательно отгораживаются от иностранцев, даже тогда, когда тем кажется, что, наконец, наступило время откровенных разговоров. Помню, один научный работник-еврей рассказывал мне, как во время его поездки в Америку американка, специалистка по Ближнему Востоку, спросила его, существует ли в Советском Союзе дискриминация евреев в научном мире, и. хотя они были наедине, советский ученый, по его же собственным словам, солгал американке, ответив отрицательно: а ведь ему самому, в собственном отделе, не раз приходилось страдать от дискриминации. Как объяснил мне этот человек, он боялся, что если скажет правду, об этом могут узнать в Москве и его больше не пустят в заграничные поездки. А теперь он может признаться мне, потому что принял решение эмигрировать в Израиль и порвал все связи с советской системой.

Разумеется, всякому обществу свойственно преуменьшать свои трудности, показывать себя с наилучшей стороны и стремиться произвести хорошее впечатление на визитеров. Однако в советском обществе, для которого предметом особой гордости является его утопическая идеология, эти тенденции доведены до крайности. Трудно найти более яркий пример приемов, к которым прибегают с целью произвести благоприятное впечатление на иностранцев, чем та "косметическая” операция, свидетелем которой я был в Москве перед самым приездом президента Никсона летом 1972 г.: дотла сжигались целые кварталы старых домов и вывозились их останки. Были переселены сотни людей. Буквально накануне приезда президента расширяли и асфальтировали улицы, красили дома, сажали деревья, разбивали газоны и украшали их свежими клумбами. Даже наш дом, расположенный недалеко от Кремля, был принаряжен на тот маловероятный случай, если вдруг Никсон пожелает его посетить. В царское время это называлось "строить потемкинские деревни” по имени князя Потемкина, соорудившего бутафорские деревни вдоль пути следования императрицы Екатерины Великой, чтобы создать впечатление благоденствия находившихся под ее властью областей. В наши дни русские называют это показухой.