Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

И снова камера. Лежать днем на кровати строго запрещено. Для многих это настоящее испытание, и они жалуются. За последнее время сразу несколько здешних арестантов попытались оспорить тюремные нормы и правила. Один подал иск в суд, посчитав, что окно у него в камере слишком узкое. Кстати, выиграл.

— В отличие от других осужденных ПЛС не работали, — объясняют сотрудники «Полярной совы». — Но с сентября 2015 года впервые по распоряжению ФСИН их стали обучать некоторым рабочим профессиям — резьбе по дереву, шитью, бисероплетению. В общей сложности такие курсы прошли уже 50 человек. Они сейчас работают (у нас есть так называемые производственные камеры, где есть станки, машинки), получают зарплату, которая идет на погашение исков потерпевших. Осужденные к строгому режиму готовят пищу для своих «собратьев», приговоренных к пожизненному заключению.

Кстати, майору Евсюкову предлагали несколько раз обучиться швейному делу, но он неизменно отвечал: мол, не готов пока. Хотя ему объясняли: профессия швеи изначально мужская, так что ничего зазорного в ней нет. Бывшие сослуживцы майора говорят, что ему работать в тюрьме некогда: он с утра до вечера пишет в разные инстанции жалобы, поскольку считает себя невиновным.

Некоторым ПЛС дали возможность дистанционно получить и вузовское образование. Один арестант даже умудрился окончить духовную семинарию.

А вообще ПЛС много молятся. Тюрьма, как кто-то верно заметил, то самое место, где дьяволы учатся молиться. «Прописанных» в «Полярной сове» это касается больше других. Сколько было случаев, когда осужденные кричали по ночам от кошмаров, когда жаловались психологу, что видят галлюцинации (стекающие со стен и потолков камер реки крови). Но начинали по совету священников молиться, и видения, по их словам, отступали.

— На днях один мне рассказал, что к нему «пришли» двое убитых им женщин, — говорит психолог «Полярной совы» Алевтина. — Он с ними якобы долго разговаривал, и в конце концов они его простили. Но я бы не стала слишком доверять всем подобным рассказам. В действительности искренне раскаиваются в содеянном единицы осужденных. Остальные даже религию используют как возможность получить какие-то преференции. Почти в каждой камере вы найдете список церквей и приходов, куда они пишут ежедневно. А все для того, чтобы оттуда им прислали деньги или продукты. К поиску веры это не имеет никакого отношения. Увы.

Обхожу камеру за камерой, расспрашиваю арестантов. Ни один не говорит что-то вроде «Лучше бы меня расстреляли, чем всю жизнь быть здесь». Все они цепляются за жизнь, верят, что вот-вот произойдет какое-то чудо. Понятие времени у жильцов «Полярной совы» совсем другое, чем у нас.

— Вот пройдет 10 лет, и будут разрешены звонки и длительные свидания, а еще через 25 можно подать ходатайство об условно-досрочном освобождении, — очередной заключенный рассуждает о 10 и 25 годах будто это 10 и 25 дней.

Примерно треть считают себя невиновными и надеются, что следствие во всем разберется и их освободят.

— Очень сложно выяснить правду, — вздыхает Алевтина. — По психологическим тестам это не видно. Но некоторые осужденные рассказывают о своей невиновности так убедительно, что невольно начинаешь сомневаться. В любом случае благодаря мораторию на смертную казнь у них есть шанс. Но за всю историю «Полярной совы» никого из ее арестантов не признавали невиновным и не выпускали. Был только один случай, когда осужденному заменили пожизненное заключение на 25-летний срок. Он был счастлив — а у всех остальных появилась надежда.

Одними из первых в колонию, когда та получила статус для осужденных к пожизненному заключению, привезли Олега Шепелева и Витаса Жиглиса, чьи стихи вошли в эту книгу. Оба чем-то похожи, и это тот редчайший случай, когда пожизненников если и не жалеешь, то остро чувствуешь сострадание к ним.

— Мне было 22 года, учился на экономиста в вузе, — начинает свой рассказ Шепелев. — Залез в долги и убил двух своих сокурсников. Молодой был, ничего не соображал. До 2010 года я ощущал себя жертвой обстоятельств, а потом все враз переменилось. Я осознал, что виноват, пришел к вере, крестился прямо здесь. Я действительно сожалею, что ни за что ни про что лишил жизни двоих людей, и этой ошибки не исправить.

Психолог Алевтина шепотом говорит мне, что Шепелев — один из немногих искренне раскаявшихся. В тюрьме он начал писать книгу (надеется, что ее издадут и он сможет послать весь гонорар 11-летнему сыну одного из убитых) и разработал интернет-проект для воспитания в детях желания делать добрые дела.