Яков Миркин - Правила неосторожного обращения с государством

Это закончилось бесповоротно. С шумом. Был август 1946 г., и орган пылающий, то бишь Оргбюро ЦК ВКП(б), издал рескрипт, что ее стихи наносят вред. Они не могут быть терпимы [29] Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) от 14.08.1946 № 274, п. 1 г. «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». .

Как там сказано? «Ахматова является типичной представительницей чуждой нашему народу пустой безыдейной поэзии».

Типичной. Чуждой. Пустой. И безыдейной.

И еще, почти изысканно: «дух пессимизма и упадочничества», «вкусы старой салонной поэзии, застывшей на позициях буржуазно-аристократического эстетства и декадентства, „искусства для искусства“».

Жданов приехал в Ленинград громить ее: «Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой» [30] Жданов А. А. Доклад о журналах «Звезда» и «Ленинград». Госполитиздат, 1952. С. 10. .

Сказал низость: «До убожества ограничен диапазон ее поэзии, — поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной. Основное у нее — это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности» [31] Там же. С. 9. .

И теоретически обобщил: «Анна Ахматова является одним из представителей <���…> безыдейного реакционного литературного болота» [32] Там же. С. 9 .

Есть у пропагандистов общая черта. Когда-нибудь они будут прокляты. Прошлые, нынешние и будущие.

«…Такой мой быт, состоящий, главным образом, из голода и холода, был еще украшен тем обстоятельством, что сына, уже побывавшего в вечной мерзлоте Норильска и имеющего медаль „За взятие Берлина“, начали гнать из аспирантуры <���…>, причем было ясно, что беда во мне… А Сталин, по слухам, время от времени спрашивал: „А что делает монахиня?“» [33] Ахматова А. А. Pro domo mea. / Анна Ахматова. Малое собрание сочинений. С.-Петербург: Азбука. С. 414. .

Зачем он это сделал?

Всему виной был ее триумф.

Вот что сказал свидетель — Константин Симонов: «Выбор прицела для удара по Ахматовой и Зощенко был связан не столько с ними самими, сколько с тем головокружительным, отчасти демонстративным триумфом, в обстановке которого протекали выступления Ахматовой в Москве, вечера, в которых она участвовала, встречи с нею, и с тем подчеркнуто авторитетным положением, которое занял Зощенко после возвращения в Ленинград» [34] Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М.: Книга, 1990. С. 93. .

Быть в назидание:

«Во всем этом присутствовала некая демонстративность, некая фронда, что ли, основанная <���…> на уверенности в молчаливо предполагавшихся расширении возможного и сужении запретного после войны. Видимо, Сталин <���…> почувствовал в воздухе нечто, потребовавшее, по его мнению, немедленного закручивания гаек и пресечения несостоятельных надежд на будущее» [35] Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине. М.: Книга, 1990. С. 93. .

— Что делать? Терпеть, — сказала как-то она, совсем, как говорят в российских деревнях.

И мы будем терпеть, проходя по ее строчкам, следуя за ней туда, где она остается одна. Одна — без погонщиков и их собак. А там — отчеркивать то, что нам нужно, чтобы тоже терпеть — суету, бездорожье, а иногда — молчание:

Написано в 1944 году. Ташкент. Ей 55 лет. До нового молчания — еще 2 года.

Он был неистребим. Косил из пулемета в гражданскую в Крыму — и добыл орден Красного Знамени. Взял в Царицыне купеческую дочь, а за ней — приданое. «Москва белокаменная. У меня особняк-квартира в семь комнат, пара выездных лошадей, кучер, у жены горничная, кухарка». От тестя — капиталы, а он — красный командир, орденоносец. Орденоносцев — мало, они — в цене.

С неба пролился нэп. Уволился, «стал во главе компании всех московских ресторанов и кабаре». Десяток тысяч штата. Тысяча артистов и музыкантов. Ну, так он говорил. «Богатели мы тогда компанией баснословно. Мой орден продолжал играть магическую роль». «Представьте мою московскую контору: чудесное двухэтажное здание с колоннами, во всех комнатах полно клерков различного пола. Мой кабинет на втором этаже за массивной дубовой дверью, обитой для звуконепроницаемости звукопоглотителями. Внутри его на стенах огромнейший портрет Ленина и его ближайших соратников. А за таким же массивным столом, как двери, покорный ваш слуга всё с тем же орденом Красного знамени на груди. Являвшиеся к нам представители финансовых органов сразу становились маленькими и податливыми».