Саймон Кричли - О чем мы думаем, когда думаем о футболе

Зрители – теоретики, которые участвуют в практике игры посредством непрерывных актов внимания. Это подразумевает, что связь между теорией и практикой вводится в драму и разыгрывается как драма, как дистанция между зрителем и актером, расстояние, которое никогда не должно переходить в абсолютную близость или идентичность.

Это еще один способ думать о футболе как о театре дифференциации идентичности, и разница здесь – это дистанция между теорией и практикой. Безусловно, существует идентификация зрителя с игроками или с любимым игроком, но должна быть и дистанция. Сильнее всего это расстояние сокращается, когда забивший гол игрок на радостях прыгает в толпу зрителей, затем неминуемо получая желтую карточку. Но игра требует эстетической дистанции.

Мы могли бы пойти дальше и сказать, что игра существует для зрителей. То есть игра не для игроков, а для нас, фанатов. Для Аристотеля трагедия была привилегированным видом поэтики, стоящим выше, чем эпическая поэма или комедия, и конечно же выше историописания. Трагедия призвана воздействовать на зрителя. Аристотель лихо описывает этот эффект, говоря об эмоциях страха и жалости, выращенных и пробужденных драмой и достигающих катарсиса .

Гадамер интерпретирует катарсис как очищение, что является лишь одним из его возможных значений. И выбор этого смысла согласуется с его предпочтением рассматривать античную драму как ритуал, фактически сакральное причастие. Проблема подобной трактовки заключается в том, что мы не знаем наверняка, что именно подразумевал Аристотель под катарсисом, и чаще всего использование этого термина в его обширных трудах соотносится с органическими и биологическими функциями, такими как менструация или эякуляция, что зачастую может привести к интерпретации катарсиса как квазифизического очищения.

Болельщики «Ливерпуля» на «Энфилде» протестуют против повышения цен на билеты во время матча английской Премьер-лиги с «Сандерлендом», февраль 2016 г. Lindsey Parnaby/AFP/Getty Images

Это вряд ли является поводом для участия в вечных дебатах о значении катарсиса. Давайте просто скажем: далеко не очевидно, что аристотелевский катарсис может быть понят как некоторое представление о ритуальном очищении, не говоря уже о сублимации, которую предпочитают такие психоаналитики, как Лакан, или же своего рода нравственном воспитании – довольно снисходительном намерении, любимом многими философами. Идея о том, что катарсис влечет за собой некое воспитание, по понятным причинам привлекательна, поскольку дает театру утешительную моральную функцию. Как и «Гиннесс», театр предназначен для нас.

Лично я категорически не согласен с подобной интерпретацией, и очень трудно представить, что древние греки получали воспитание через театр. Вряд ли. Вполне вероятно, что катарсис мог быть таким же простым явлением, как перепады настроения, как всплеск и спад эмоций через драматическое действие, после которых мы не чувствуем ничего особенного, а возвращаемся к нашей повседневной жизни с ее многочисленными, противоречивыми и банальными требованиями.

Я думаю, что это ближе к истине. По крайней мере в отношении футбола. Мы можем быть свидетелями самого захватывающего, нервного, вызывающего бурю эмоций матча, а затем – бип! бип! – время выходит, и мы возвращаемся к нашей обыденной жизни: идем на работу, подстригаем газон, завариваем чай и проверяем Facebook. Ничего принципиально не изменилось. Жизнь идет своим чередом. И кто знает, может, совсем скоро состоится очередной матч?

Я не вижу особых причин рассматривать драму или футбол в плане какой-то идеи морального воспитания или образования. Футбольный фанат не нуждается в этом, потому что он уже сформированная личность и знает все о своей любимой игре. Конечно, всегда можно узнать еще что-то – почему бы и нет, но подавляющее большинство фанатов уже начинают с впечатляющей базой знаний.

Если есть сакральное измерение футбола, то я бы предпочел видеть его в заурядности игры и ее несомненной глупости. Любить футбол так, как это делаю я и многие другие, действительно глупо, и изрядная доля привлекательности игры как раз в нашем совершенно добровольном подчинении чему-то довольно бестолковому. Не говоря уже о том, какое неимоверное количество времени все это отнимает. Но я не вижу ничего плохого в том, чтобы быть глупым.