Дмитрий Бавильский - Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Скомканная для нужд спектакля в извечные, немигающие складки, картина Учелло теряла в ясности композиции, но приобретала вид таинственного мира, внезапно проступающего позади персонажей. Особенно если выгородку эффектно подсвечивали задымленным светом софитов.

…Не могу пропустить еще одну внезапную театрально-венецианскую ассоциацию из тех чердачинских времен: на малой сцене у нас шли спектакли «чеховского цикла», которые Татьяна Ильинична Сельвинская придумала давать в одном и том же оформлении, с одним и тем же набором артистов.

Веранда была оформлена Сельвинской «венецианским стеклом», выложенным, как костюм арлекина, в изумрудно-розовый ромбик. Окна веранды, окружавшей сценическое пространство, таким образом, превращались в витражи, сквозь которые, правда, никогда не светило солнце. Тоньше этих постановок, репетировали и раскладывали которые годами, я ничего не видел. Хотя спектакли быстро сошли, а части декораций, те самые стеклянные панели, составленные из разноцветных ромбов, еще долго лежали в рабочих коридорах, ведущих к малой сцене. И порой я даже специально придумывал себе дела в трюме, чтобы пройти мимо и мысленно отметить их все более и более тусклое присутствие…

Учелло в Венеции – такой же чуждый чужестранец, как и тот, кто о нем вспомнил, ведомый непредсказуемым клубком ассоциаций сквозь каменный сад, к примеру, Каннареджо.

Возможно, он нужен для того, чтобы в сюжете возникла тайна, связанная с птицами (хотя бы и с теми же попугаями, которых нет на картинах Учелло), точно мне самих венецианских тайн и секретов мало!

Достаточно внимательно перечесть Вазари для того, чтобы сюжеты запрыгали как блохи: комплексы его дают пищу для новелл и литературных измышлений в превеликом множестве, поскольку жизнеописатель не хочет (или не может) скрыть предельной предвзятости, что означает очевидное: в действительности многое из того, про что он рассказывает, было совсем иным.

Как минимум, с другим знаком или смысловыми акцентами: в XXI веке фигура «ненадежного рассказчика» такое же обыденное явление, как ангелы и чудеса явленных людям святых во времена, когда Тициан еще не умер от чумы, а Тинторетто ненавязчиво ему оппонировал. Одним только фактом своего существования.

Они, кажется, и жили не так уж далеко друг от друга, в пределах одного района. Недавно прочитал, что дом Тициана выставлен на продажу и его может купить любой желающий за вполне доступную (умопостигаемую) цену.

«Надпись на мемориальной доске на фасаде здания гласит, что художник провел в этом доме большую часть своей наполненной творчеством жизни – 45 лет. Часть здания, где находилась резиденция художника, занимает пространство в 160 кв. м, в ней располагаются три спальни, две гостиные, просторная кухня и две ванные комнаты. Помимо этого на прилегающем к дому участке находятся садик и мансарда, которая предусмотрена для устройства летней террасы. Стоимость дома прославленного художника составляет 1 950 000 евро…» [3] http://ee24.ru/news/italy/itian-house-venice-put-sale/

Впрочем, венецианских художников Вазари, кажется, не особенно любил и критиковал еще сильнее, нежели флорентийцев: очерк о Тициане появился лишь во втором издании «Жизнеописаний наиболее знаменитых живописцев», многие первородные мастера не упомянуты вовсе, а Тинторетто, величайший венецианец всех времен и народов, так и не заслужил у него отдельной главки. Всю информацию о нем Вазари «вклеил» в рассказ о более модном тогда венецианском живописце Баттиста Франко. Слышали о таком?

Между тем без Тинторетто в Венеции никак. Гений места, можно сказать, окончательно видоизменивший Венецию. Не внешний лик ее, но, что ли, метафизическую начинку, пролившись на город золотым дождем, как Зевс на Данаю. Причем в самых разных местах, от темечка до пупка.

Интересный, кстати, момент, с Тицианом-то. В Венеции нет места, в котором Тициан конденсировался бы до полной незаменимости, до состояния центра. Даже самые важные его работы здесь – гарнир к конкретному месту, но не само место, невозможное без Тициана. Разве церковь Мадонна делль ‘Орто или скуола Сан-Рокко дееспособны без того, что сделал Тинторетто?

Между тем «Вознесение», главный шедевр Тициана, застрявший в Венеции, нарочно «затачивался» под архитектуру Фрари, то есть был сущностью изначально вторичной. Что, между прочим, и показывает картина Джузеппе Борсато 1822 года, изображающая «Галерею Академии», на которой видно, что «Ассунта» включена в тесную экспозицию главного венецианского музея и очень даже неплохо, хотя и несколько стесненно, себя там чувствует.