Евгений Панов - Ветры странствий. Публицистические очерки

Допуск к телу открывался в 9 вечера, но уже в 8 часов небо над дацаном звенело и вибрировало от торжественных буддийских песнопений, а у входа в дуган, где установили саркофаг с телом, волновалась темная тяжелая толпа. К девяти вечера хвост очереди далеко выполз в степь за ограду дацана… Покровительство Янжимы Васильевой помогло нам с Маргаритой Андреевной пробиться в дуган сквозь тройной кордон монахов. В полутемном, с высоким потолком, пышно разукрашенном храме сияло затмевающее всю прочую позолоту пятно – золотой халат Итигэлова. Он сидел в своем стеклянном ящике на возвышении напротив двери, у «алтарной» стены дугана. К нему уже тянулась очередь – очередь допущенных без очереди.

Пристроившись последним, я срочно стал перетряхивать ум и душу в поисках заветного или хотя бы по-настоящему искреннего желания. У Великого Ламы полагалось что-то обязательно попросить, и я никак не собирался упускать такой случай, но попросить что-то действительно насущно необходимое. Отыскать его в себе оказалось невероятно трудно… особенно в ползущей очереди, особенно если сзади непрерывно кашляют в кулак и шмыгают мокрым носом… Очередь неумолимо тащила меня к Итигэлову, а я так и не смог ничего выбрать. Пусть Великий Лама сам определит, что мне нужно, ведь он должен видеть меня насквозь, решил я и предстал перед ним с абсолютно пустой головой. Может быть, именно так и следовало?.. Приподнявшись на носках, я положил к ногам Итигэлова подношение – белый шелковый шарф, предусмотрительно врученный Янжимой, и прикоснулся к ткани, закрывающей ноги. На ту минуту, что я стоял перед Ламой, я превратился в зрение и только в зрение. Смотрел во все глаза, но… но словно не увидел его лица. Оно каким-то странным образом ускользало от восприятия. Его будто не было. Весь облаченный в отливающий золотом халат Итигэлов был, а взятого отдельно лица – не было…

Тем временем в храм начали пускать паломников. Очередь пошла веселее, двое лам, стоявших на страже возле саркофага, не успевали убирать шарфы—подношения, а расставленные по дугану объемистые прозрачные кубы быстро наполнялись купюрами… Мы выбрались на воздух. В ночи перед храмом все так же тяжело, как море, колыхалась тысячеголовая толпа, и казалось, что весь дацан, словно древний ковчег, плывет по звездному пути под торжественные звуки песнопений.

…В гостиницу мы вернулись заполночь, а в 7 утра нужно было снова отправляться в дацан – настоящий хурал еще не начинался. Ночью мне стало худо: трещала голова, саднило горло. Видимо, соседство с кашлявшим мне в спину простуженным паломником не прошло даром… В машине, то и дело застревавшей в пробках (казалось, к Итигэлову спешил весь Улан-Удэ), я с трудом представлял, как высижу трехчасовую службу, но при виде золотого халата Великого Ламы недомогание быстро ушло и больше не возвращалось. «Это он меня вылечил», – сообразил я и снова превратился в глаза и уши.

На праздничной литургии, кроме высших духовных лиц, присутствовали и какие-то светские персоны, судя по почтению, с которым их встречали, весьма и весьма важные. Они приходили и уходили, на место ушедших являлись новые. Многие вручали ламе-распорядителю толстые пачки денег, тот по чинам раздавал бумажки иерархам, которые брали их, не отрываясь от сложного и красивого ритуального действа… Положено сие или нет в буддизме, не знаю и не берусь судить. Чужой монастырь – чужой устав.

Великий Лама Итигэлов со своего возвышения снисходительно взирал на суету в его честь – так смотрят взрослые на ужасно серьезные, «всамделишные» ребячьи игры. На его лице, а издалека оно воспринималась гораздо отчетливей, чем вблизи, временами появлялась вольтеровская усмешка. Так мне казалось с того места, где я сидел. Не исключаю – только казалось. Мне казалось, что наклон тела Итигэлова на протяжении трех часов службы не раз изменился, что фигура в целом, голова, лицо выглядели для наблюдателя по-разному… Может быть, это была просто игра света и теней. Хотя в том, что у человека, сидящего в позе лотоса, позвоночник отклоняется от вертикали на сантиметр в ту или иную сторону, не было, наверно, ничего необычного.

Через день мы улетели в Москву. Теперь нужно было держать ответ перед Олегом Валерьевичем за потраченные деньги и предъявлять результаты.

Увы, собственно научные результаты экспедиции оказались очень скудными. Того, что намерила шумомером Маргарита Андреевна, вернее, того, что ей разрешили измерить, явно не хватало для превращения выдвинутых до поездки гипотетических предположений в доказательную теорию. Кроме того, Кулакова испортила отношения с Янжимой Васильевой, когда попыталась надавить на Янжиму, дабы получить непосредственный доступ к телу, но разрешения не получила и только закрыла себе перспективу.