Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

Милиция-полиция и прочие правоохранители были и остаются в симбиозе с преступным миром.

Суды – тут и говорить нечего. Раньше для пополнения числа рабов. Сейчас для рейдерства и политического террора.

Пенитенциарная система – среда обитания, развития и пополнения преступного мира. Одна из госкорпораций сейчас и хозяйственный наркомат в прошлом.

Можно и дальше продолжать. Но главное сформулировано у Ханны Арендт: государство уничтожается тоталитаризмом как представитель интересов всех социальных групп. Это очень важно – всех.

И происходит это на основе консенсуса, добавлю я. Консенсус этот подводит к выводу, что сводить тоталитаризм к одному разрушению никак нельзя. Разрушение – это зачистка стройплощадки. Далее строится новое. Не бескультурье, а иная культура, не безнравственность, а новая нравственность. Не бездуховность, а новая духовность.

И потому большое заблуждение считать путинизм застоем. Все обстоит с точностью до наоборот. Путин возвращает страну не к Брежневу, то есть развитому тоталитаризму, а к Сталину, к ранней, весьма динамичной стадии тоталитаризма. Застой лишь там, где развитие запрещено или заглохло само. Во всем остальном постоянные перемены и новшества – в законодательстве, переделе собственности, кадровой политике. Да и горбачевский термин «застой» не слишком удачен. При Брежневе шло общественное развитие, которое и породило перестройку. И именно такого развития Путин, как и Сталин, не допустит.

У русской общественности есть одна мечта, которой не суждено сбыться. Кто-то признается, а кто-то нет, что более всего хотел бы жить в славные брежневские времена. Но это неосуществимо.

Брежневские стабильность и благополучие – это ГУЛАГ претворенный. Бель эпок на основе нефтедолларов никто создавать не собирался. Для новой бель эпок нет никакой экономической и – что гораздо важнее – социальной базы. Те социальные слои, которые сформировались в последние тридцать лет, подлежат уничтожению, пусть даже не физическому, но во всех аспектах социального – имущественно, морально, юридически. Бель эпок – для новых поколений.

Брежневская эпоха прямо противоположна сталинской и хрущевской как ее продолжению. Вопреки тому, что принято считать, десталинизацию провел Брежнев, допустив горизонтальные связи внутри элиты. Он и первым в партии стал благодаря горизонтальному заговору, а не дворцовому перевороту – без ста добродетельных губернаторов, сиречь секретарей обкомов, не видать ему власти. И рост интереса и симпатии к Сталину ближе к концу его правления – это уже поиски альтернативы.

Медленно, постепенно осознается, что происходящее в России требует перевода, что на эту страну невозможно переносить логику цивилизованного мира, что есть некое единство идущих там процессов.

Самое главное – понимание того, что единственной целью всех действий русской правящей элиты является ее пожизненная несменяемость во власти. Часть этого – вероятное пожизненное президентство Путина, возможно, сочетаемое с ротацией людей в элите. Или же замена Путина на более приемлемую для нее фигуру. Варианты весьма разные, но в рамках одной политической культуры.

Цель эта должна быть достигнута любой ценой. Никакие экономические, политические, гуманитарные катастрофы на власть повлиять не могут.

Игры вокруг назначения/выборов губернаторов, выборов по партийным спискам и частичного отхода от них, становление тандемократии, разрушающей институт президентства, пересмотр Конституции для продления президентского срока и прямое ее нарушение законом об ограничении юрисдикции суда присяжных, а также расширение понятия «государственная измена», – все это и многое другое заметной общественной реакции не вызывало.

Между тем это вполне институционально-кризисные явления. По ним и по отношению к ним можно судить о правовой самоидентификации власти. В публично-правовом измерении эти действия сокращают ее легитимность. А в архаично-понятийном – усиливают, как и кажущаяся абсурдной реакция на проявления самостоятельности в общественной и культурной жизни, кампании то по борьбе с коррупцией, то с американцами-усыновителями, то с НКО, то с гомосексуалистами, то и с историками и даже с курением.

Разрушение цивилизованной государственности перешло в стадию формирования тоталитарного квазигосударственного образования, в котором, как и в советские времена, совсем иным становится понятие «кризис». Для того чтобы кризис стал заметен, необходимы серьезные перемены в установившемся властном равновесии, передел сфер влияния, значимые персональные изменения во власти. Любые общественные проявления кризиса, даже если это массовая безработица, инфляция и голод, – для этого политического устройства не вполне кризис. Тем более что все эти явления могут быть спровоцированы и даже организованы самой властью в целях собственного укрепления, ужесточения, а также в связи с задачами внутривидовой борьбы. Проецировать на нынешнюю Россию те способы описания и анализа кризиса, которые применимы к развитым странам, не следует. Рыночные механизмы, возможно и сходны, и даже очень, но акторы в России совсем другие.