Валерий Симонов - Один день «перемирия». Рассказ

А российские диверсанты, о которых говорил Букорос? Ведь они расстреливали Донецк и Луганск изнутри, из миномётов, чтобы загнать местных в ополчение… Но ведь и мы расстреливаем Донецк и Луганск по приказам командования, и наши диверсионные группы точно также стреляют по гражданским объектам! Получается, все стороны работают на разжигание конфликта, изображая при этом какое-то противостояние!? Иначе, чем оправдать работу конфетной фабрики Порошенко в Липецке, как не какими-то закулисными договорённостями? Это какой-то чудовищный заговор против Украины, в котором, судьбами людей, их жизнью, распоряжаются не иначе как маньяки и мракобесы, сидящие в Киеве, Москве и Вашингтоне.

Капитан Цапко с каменным лицом прошёл мимо Петровича, даже не заметив его. Зубы капитана были настолько сильно сжаты, что было видно, как на лице играют желваки. Казалось ещё немного, и зубы раскрошатся на мелкие осколки, перетирая друг друга в пыль. Капитан чувствовал себя бессильным что-либо изменить, и как чья-то невидимая рука, помимо его воли, подчиняет его волю себе, делая из него тупое орудие убийства. Цапко сел в машину, и бросил папку на переднее пассажирское сиденье, туда, где раньше лежал свёрток с салом. Захотелось тупо нажраться водки, до упаду, в слюни, в хлам. Чтобы пропала стена, давящая своими кирпичами-фактами, чтобы убежать от самого себя, хоть на миг, хоть на минуту, хоть на один день…

Цапко завёл машину, и проехал несколько кварталов, до первого гастронома, который только что открылся. Купив в гастрономе литровую бутылку водки, Цапко сел в машину, бросив купленную бутылку на папку, лежащую на переднем сиденье, и, стиснув зубы, отрешённо уставился куда-то вперёд. Он чувствовал, что упустил в этой жизни что-то важное, но не мог понять, что? Почему он оказался в этой ситуации? Где он сделал что-то не так? Он был бы рад улететь как птица на край земли, хоть за край, хоть на Марс, лишь бы не участвовать в этой проклятой войне, но это было невозможно. Он был привязан к этой жизни, которую построил своими руками. Дома жена, двое детей, хозяйство. В 45 лет на пенсию, уже немного осталось, как раз к тому времени и дети вырастут. Большая половина пути уже пройдена, и он сам выбрал этот путь. Начинать всё сначала, нет ни времени, ни сил, ни желания. Он сам в ответе за все принятые решения, которые привели к этому положению. Уже не свернуть, не убежать, не избежать, и нужно идти до конца… Капитан решительным движением взял в руки бутылку, откупорил крышку, и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка. Тонкая струйка водки побежала с губ на подбородок, а желудок обжёг огненный водопад, вместе с кровью передавая тепло всему телу. Цапко одним движением руки вытер губы и подбородок ладонью, закрутил колпачок на горлышке бутылки, бросил её на сиденье, и повернул ключ зажигания…

– Дима, пора вставать, – Ирина открыла шторы, и солнечный свет залил комнату, обклеенную детскими обоями, плакатами гоночных машин, футболистов и разных киногероев. На полу посредине комнаты лежал футбольный мяч, а на стуле были разбросаны вещи. Дима, мальчик лет десяти, продолжал спать, никак не реагируя на голос матери. Через приоткрытое окно было слышно, как время от времени ухает канонада. Ира подошла к кровати, и стала стягивать одеяло со спящего сына, который, не открывая глаз, схватился за одеяло, и перевернулся на другой бок.

– Мам, ну дай поспать, ведь рано ещё!

– Давай, давай, вставай! Ты же вчера сам закомандовал на карьер купаться идти. А туда ещё доехать надо. Вставай, ты собираться два часа будешь, знаю я тебя. Ты чего мяч посередине комнаты бросил, и вещи не сложил аккуратно? Сколько я тебя учить буду?, – Ира подошла к стулу, и начала аккуратно складывать вещи сына, который продолжал пытаться спать. Сложив вещи на стул, Ира подошла к кровати, и, взяв одеяло за край, резко стянула его с сына.

– Вставай! Иди умывайся, или я за водой пошла. Сейчас тебя быстро в чувства приведу.

Дима нехотя повернулся, и сел на край кровати, пытаясь открыть глаза. Ирина вышла из комнаты и пошла на кухню, где уже кипел чайник. Дима нащупал ногами тапки, и медленно поплёлся в ванную…

Солнечный свет струился через затоптанное одеяло, служившее некогда дверью, освещая блиндаж. Посередине блиндажа стояли зелёные оружейные ящики, служащие импровизированным столом, застланным газетами. Из-за угла «стола» выглядывал наполовину пустой трёх-литровый бутыль самогона, закрытый пластиковой крышкой. На самом «столе» царил хаос: яичная скорлупа, шелуха от лука, очистки варёного картофеля, обёртки от плавленых сырков, хлебные крошки и куски хлеба: все это было перемешано между собой в какую-то однородную массу, распределённую по всей площади «стола». Газета, накрывающая «стол», была покрыта высохшими пятнами помидорного сока вперемешку с семенами помидоров, жирными лужами от тушёнки, кильки, и пролитого самогона. Сей «натюрморт» дополняла разбросанная по «столу» высохшая зелень, залапанные жирными пальцами пластиковые стаканчики, и банка из-под тушёнки, наполненная окурками настолько, что часть окурков рассыпалась возле банки.