Дмитрий Герасимов: Мир как ценность. Разговоры о язычестве

Вот как это происходит: «когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: Они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2, 14—15). Ведь «не тот иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти; но тот иудей, кто внутренно таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала не от людей, но от бога» (Рим. 2, 28—29). Вот почему, в частности, «признаюсь тебе, что по учению, которое они называют ересью, я действительно служу богу отцов моих, веруя всему написанному в законе и пророках. …Посему и сам подвизаюсь всегда иметь непорочную совесть пред богом и людьми» (Деян. 24, 14—16).

Разумеется, это не единственно возможное понимание «совести» (хотя и центральное для одномерного мышления). Но если под ней понимать, к примеру, честность , что будет уже гораздо ближе к языческому миропониманию, то тогда надо будет обосновать необходимость употребления слова «совесть» вместо действительно «морального» с языческой точки зрения понятия «честность» (или «честь»): разве не достаточно говорить о чести? зачем нужно упоминать еще и совесть, вводя для этого новое слово? И т. д. и т. д. Помимо характерной путаницы в головах данное обстоятельство выявляет наличие весьма сильной вредоносной программы, настоящего вируса, блокирующего действительно языческое миропонимание. Суть этого вируса как раз и состоит в представлении, что будто бы можно пользоваться теми же самыми словами (или понятиями), которыми пользуется иудео-христианская традиция (вера, совесть, дух, святость, праведность, спасение, грех и т.д.), но находя в них будто бы иной смысл, который присущ самой природе человека или отдельным народам, составляя их «отличие». Понятно, что это модификация той программы, которая была запущена еще самими христианами, чтобы приспособить универсальное по своей сути христианство к прирожденному сознанию – достаточно вспомнить Тертуллиана с его «душа человека – по своей природе христианка», древнерусских апологетов христианства, настаивавших на особой «природной» предрасположенности не только язычников, но в первую очередь славян – к принятию христианства и т. п.

Однако есть нечто, о чем прежде всего следует сказать в отношении понятия «честность», как и иных понятий, которыми пользуется обычный человек, если только он не «болен христианством». Разве не в том основное отличие языческого (т.е. обычного, человеческого) понимания честности от одномерного (иудео-христианского), что последнее оценивает содержание человеческих поступков не с точки зрения заключенной в них самих ценности, а, напротив, с абстрактной, крайне отвлеченной («потусторонней» для них самих) точки зрения, как если бы существовала всего одна , пребывающая всегда по ту сторону действительного мира и извне привносимая , а потому универсальная для всех, «честность», с позиции которой можно было бы судить и палача и его жертву?.. Не здесь ли сокрыто коренное отличие языческой (плюралистической) этики (укоренной в мире) от этики монотеистической (монистической, иудео-христианской), противоположной миру?

Что же касается «добра» и «зла», то это не просто суть отвлеченные идеальные понятия, но в самое их существо (в самый способ их построения) входит отрицание ценности (с точки зрения смысла), именно поэтому между ними можно осуществлять «осмысленный выбор»: пока существует идеал, ценности нет. «В языческой этике чести место антитез морали греха: хороший – плохой… занимают классические антитезы: благородный – низкий… больной – здоровый и т. д. …В язычестве человек по своей природе является невинным. …И именно эта невинность позволяет ему ввести в действие серьезность, с которой ребенок относится к игре. …Потому что только игра по-настоящему серьезна: игра человека, игра существования, игра мира. …Это мир, утвержденный по ту сторону добра и зла, мир, в котором моральный смысл действия безразличен по отношению к самому действию» 5 5 Бенуа Ален де. Указ. соч. С. 29, 78—79. . Это, если можно так сказать, «моральная» основа, ориентируясь на которую, язычник строит свои отношения не только с другими людьми, но и со своими Богами.

Поэтому нет существенного отличия по названию «языческой» морали, в том случае если она опирается на «совесть» как механизм «различения добра и зла», от рассудочной морали иудео-христиан, которые тоже живут по «правде» (как они ее понимают). Поменялись термины – суть та же (ценность здесь не нужна). Мертвый язык для мертвых. Безразлично как это назвать – «честью», «правдой», «истиной», «богом», «добром» – ничего не изменится, пока не измениться способ мысли. Не случайно философия ценности Ф. Ницше на сегодняшний день вообще является едва ли не единственным настоящим философским обоснованием языческого политеизма.