Виктор Гаевский - Обозрение русской литературы за 1850 год

В общежитии постоянно, а в литературной критике очень часто смешивают воображение с фантазиею, между тем как их различие существенно важно при оценке поэтических произведений.

Фантазия не создает образов: она в искусстве тоже, что начало жизни в органической природе. Как в природе ни одно тело не может производить, если нет в нем этого начала, так в искусстве без фантазии художественное творчество недостижимо.

Она есть способность высшая, которой вся творческая сила заключается в оживлении произведений всех прочих душевных способностей, в возведении этих произведений, на степень созданий художественных; потому она составляет исключительную принадлежность художника и предводит всеми остальными душевными способностями. Все они соединяются для того, чтобы помочь её проявлению. Воображение дает ей созданные им образы; ум приносит ей мысль, выработанную им из познания действительности; при деятельности фантазии он уже не ограничивается, как при изолированной деятельности воображения, одним комбинированием: мысль его является не отрывочною, не разрозненной), а столько стройною и целою, на сколько сам он в познании мог приблизиться к единству, неразрушимому порядку и последовательности природы. Память вызывает весь сохраненный ею запас впечатлений. Чувство согревает вымышленные воображением образы и наблюдения ума. Вкус полагает меру образам и чувству. Даже самая воля, затронутая на деятельность, не перестает возбуждать к ней все прочие способности до тех пор, пока не достигается цель работы, предпринятой под предводительством фантазии.

При таком-то дружеском участии способностей производятся художественные создания и фантазия вливает в них свою силу, силу жизни. Эти создания, носящие на себе образ и подобие действительности, уже составляют не просто материально-верное отражение её: нет, они сами по себе полны жизни и истины; они до того похожи на действительность, что им недостает, так сказать, только составных химических частей материи, чтобы стать действительными существами.

Пусть даже погрешит при этом творчестве иная способность, – жизненность, влитая фантазиею в создание, спасет его от смерти, заставит забыть ту или другую неверность. Так пусть от незнания истории римляне Шекспира не похожи на римлян древних: они люди возможные, а человеку, как говорит Гёте, пристала и римская тога; пусть холодны, почти бестелесны жители дантова ада: это также люди. И Шекспир и Дант – поэты-художники: в рождении их созданий участвовала животворящая сила фантазии, а не одно воображение. Их создания полны жизни, тогда как дети воображения – большею частью младенцы мертвые, или младенцы-уроды.

Эта творческая фантазия, составляющая необходимую стихию таланта поэтов-художников, только редко встречается у писателей второстепенных, у так называемых беллетристов. Участие её в их творениях бывает заметно только в подробностях, в изображении отдельных характеров, сцен, картин природы, и никогда в целом.

Этой-то фантазии не находим мы и у г. Вельтмана или, пожалуй, находим ее только в слабой степени. У него из целого хора способностей, которым, как мы видели, у поэтов-художников предводит фантазия, впереди всех идет воображение. Воображению помогают память и наблюдательность ума; но чувство и вкус всего чаще отсутствуют. Оттого, несмотря на множество прекрасно обрисованных частностей, беспрерывно попадаются характеры эксцентрические, совершенно небывалые, неестественные, а главное – из всех его произведений ни одно не скреплено одною рельефною мыслью, не проникнуто глубоким, горячим чувством, жизненностию фантазии.

Г. Вельтман часто впадает в невероятное, но зато редко выкупает его истинностию своих характеров и еще менее выдерживает он их от начала до конца. Воображение его, в порывах игривости, засыплет вас подробностями, часто удачными, образами красивыми, но в тоже время утомит вас своею плодовитостию, оскорбит вкус ваш неестественностию и причудливостию.

После этого по возможности краткого определения таланта г. Вельтмана, мы скажем несколько слов о самых «Приключениях».

Из числа достоинств их на первом плане стоит мастерская отделка некоторых эпизодов и второстепенных характеров. Она свидетельствует как об изобретательности автора, так и об его наблюдательности. В этом отношении особенно замечательны изображения лиц, принадлежащих к простонародью, купечеству и бедному классу военного сословия.