Александр Образцов: Я русский. Вольная русская азбука

Тем не менее, умирают все абсолютно, никто не дезертировал.

Иерархия боли выгодна обществу, когда общество напоминает армию. Тогда детские страхи темноты или женские взвизгивания при виде мышей порождают лишь семейные подтрунивания. Тогда страх мордобоя в казарме вызывает лишь презрение. Тогда выволочка по службе двадцатилетним шестидесятилетнего приводит всего лишь к инфаркту. Тогда необоснованная гибель десятков тысяч людей порождает только уверенность в крепости нашего духа.

Это уродство.

Можно сказать?

Когда общество хотя бы декларативно отказывается от насилия, оно напоминает растерянное стадо. Никто не хочет замечать качественного скачка из категории стаи. Есть такая странная поговорка: «Лучше за стадом ходить, чем стадо водить». Она учитывает нежелание причинять боль. В новой иерархии боли это качество должно быть основополагающим, по меньшей мере, – равным предыдущему мужеству в бою.

Нежелание причинять боль в складывающейся в мире новой реальности без войн отменяет мужество в бою. Если бой понимать как стремление убить человека. Потому что мужество – это прежде всего благородство.

Мужество – необходимое качество человека. Им в большей мере, как ни странно, обладают женщины. Они рожают детей, всю жизнь в них живет страх (боль) за потерю детей. Женщины, в конце концов, редко отказываются от родителей, как бы они не страдали от них в молодости. Так что здесь существует явное несоответствие действительности и обозначения этой действительности в языке.

Преодоление боли, вернее, преодоление страха перед болью – глубоко личное, интимное переживание. И оно благотворно, потому что позволяет человеку уважать самого себя.

Никакие права человека, вводимые извне, не решат проблемы самоуважения. Они лишь закрепят в нем психологию жертвы.

Но введение норм прав человека в обществе – тот же скачок из категории стаи в категорию стада. Быть хищником омерзительно.

Остановитесь и обратите свои глаза в свой мир. Там живет теленок.

Основной проблемой больных людей, к которым относятся все люди без исключения, является их полное нежелание продолжать жить, когда бродящие внутри организма болезни нащупывают слабое место и начинают его бодать.

В чем выражается это нежелание жить? Прежде всего в нытье. Серьезно заболевший человек тут же начинает капризничать и обвинять весь мир в невнимании к себе и нежелании окружающих спасти его драгоценную жизнь. Нежелание жить проявляется также в стремлении попасть в самую престижную клинику и купить самые дорогие лекарства.

Почему я называю эти как бы естественные проявления человеческого беспокойства за свою жизнь нежеланием жить? Только потому, что человек, желающий выжить, знает, как это сделать. И он это сделает без помощи окружающих.

Известна история о смертельно раненом русском солдате в Отечественную войну, который вылечил себя только тем, что стиснул зубы и повторял про себя бесконечно, изо дня в день: «Я буду жить! Я буду жить!» Уже в наше время он разработал целую систему психологического тренинга. Хотя, мне кажется, его способ выживания не требует системы. Он в трех словах, которые он применил после ранения.

Когда я лежал в онкологии на Песочной, со мною в палате был ингуш, который перенес 16 (шестнадцать!) сеансов химиотерапии. Полтора года его беспрерывно травили фосгеном. Он превратился в желто-бледный скелет. И все равно опухоли продолжали наползать. Его жена в это время колесила по стране, отыскивая народного лекаря.

Как часто бывает, им оказался 130-летний ингуш из соседнего аула. Он до сих пор курил, выпивал и ухаживал за женщинами. Единственным его секретом было ежегодное месячное уриновое голодание. Естественно, он предложил своему земляку тот же рецепт. Однако умирающий не смог превозмочь себя. Тогда старик посоветовал настоять зеленые грецкие орехи в литре очищенного керосина и принимать по столовой ложке за 30 минут перед едой три раза в день. Через несколько месяцев бывший умирающий ингуш прилетел в Песочную и, пройдя все анализы, убедился, что опухоли исчезли. Как он гонял по корпусам людей в белых халатах, я сообщать не буду.

И сам я излечился, самовольно прекратив сеансы лучевой терапии в 1991 году (тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо), потому что очень хотел жить. Хотя меня предупредила мой лечащий врач о том, что я скоро умру, если не вернусь в больницу. Но со мною был тот незабываемый миг, когда я прочел в Большой Советской Энциклопедии напротив названия своей болезни слова «злокачественная опухоль». Это было единственное, чего я панически боялся всю жизнь после смерти мамы от рака в 1957 году. Правильно сказано – «дуновение смерти». Нужно было что-то делать немедленно, сейчас, в ту же секунду. И я в ту же секунду начал голодание.