Дмитрий Мишенин - Ценные бумаги. Одержимые джиннами

Аркадий, ученик Мирзабая: Ох, не люблю обсуждать эти темы! Дмитрий, исключительно Вам: это не они устраивали. Собирались взрослые, интеллигентные, нормальные и грамотные люди. Молодые-красивые. Говорили о всяких красивых вещах. Переглядывались, улыбались друг другу. Обстановка дружественности и духовной близости создавала возможность отношений, не оскорблявших ничью нравственность. Советские человеки были не слепые и глухие. Все прекрасно знали о вариантах самовыражения в этом смысле и необходимости соблюдать рамки, которые всегда чуть шире внутри своего круга. Ни у меня к жене, ни у нее ко мне нет и не было претензий. Главное, это не выходило вовне. Людей на улице не хватали, не тащили. Никого никогда не агитировали и не соблазняли «этим». Мирзабай прогонял, если люди приезжали на «клубничку». «Здесь не дом блядей», — говорил. Одним словом, отношения между близкими людьми были естественно близкими. Общественная мораль этого не примет, и правильно. Пропаганды разврата не должно быть особенно в скрытой форме.

Димамишенин: На самом деле еще раз повторюсь, что наиболее массовую и известную всем трактовку событий тех лет никто не ставит под сомнение хотя бы потому, что никакой другой не было в СМИ. Ситуация может быть изменена, но почему тогда Вы не сделали этого до того, как я написал Вам?

Аркадий, ученик Мирзабая: А тогда все так не странно было! Коммунизм нуждается в человеческих жертвах.

Димамишенин: Впрочем, тогда Вам никто не поверил бы.

Аркадий, ученик Мирзабая: Все мы ходим на поводке обстоятельств. Это единственная причина. «Официальная версия» — это не «кино не для всех». Поверить поверили бы. И верили. Следователь, прокурор и судья верили. У них было ощущение, что они Христа распинают. Понимали, что реально нет ТАКОЙ вины на человеке, а остановиться не могли.

Димамишенин: Вы говорите о суде над Мирзабаем и Абаем? У всех было ощущение их невиновности?

Аркадий, ученик Мирзабая: Да, надежду, что всех оправдают и отпустят, т. к. невозможно несколько часов заниматься с чемпионом карате тем, что его убивать, давили в зародыше именно поэтому. Против линии партии не попрешь.

Димамишенин: Мне кажется, в то время шансов на такую надежду было ноль. Да и сейчас мало. Артисты всегда невиновнее всех остальных. И не только в России.

Димамишенин: И все-таки у меня во время нашего долгого разговора столько же вопросов, как и вначале. Я слышу ответы, но от этого у меня не становится их меньше! Я как не знал правду, так и не знаю. Вы не дотронулись до Талгата и не приняли никакого участия в его убийстве? Не дотронулись до него ни разу? Не сказали убить его своим ученикам? Он что, бился о людей, которые его окружали? Они били его. И это не их действие? Тогда ответ один — или Талгат их зомбировал и заставил убить себя какими-то манипуляциями, или Абай и Мирзабай сделал то же самое, чтобы погубить Талгата. Третий вариант отрицает Ваш — группа людей убила Талгата, несмотря на то, что Мирзабай и Абай этого не приказывали им делать и не принимали ни в чем участия. Тогда эта группа людей — просто опасные маньяки. Все-таки мне непонятна одна вещь, которая может быть непонятна и читателю. Талгата избили и убили, а Вы говорите о нем не как о жертве, а как о палаче. А о его убийцах как о жертвах. Вот в чем главный парадокс вашей версии… И на это несоответствие обратят внимание все и сочтут несостоятельным такой вариант трактовки событий…

Аркадий, ученик Мирзабая: Помните, я писал, что моей целью не может быть реабилитация дорогих для меня людей, т. к. это не нужно — никто в парламент не баллотируется? Реабилитация нужна, когда человек сидит в тюрьме, и есть возможность облегчить его участь. Или когда его считают предателем, а он был наш разведчик. Или был «враг народа», а должен быть «репрессированный». А так, когда все отбыли наказание, которое могло быть другим, будь признанная идеология преступления другой, и живут обычной жизнью, реабилитация, сами видите, не нужна. Нужно что-то, что могло бы заинтересовать моих друзей допустить прессу в неформальный, закрытый круг людей, не заинтересованных в популярности.

Димамишенин: Я объяснил предельно ясно, что речь не идет ни о какой-то примитивной реабилитации вас или популярности. Речь идет только о возможности дать альтернативную информацию и, растиражировав определенное мнение, посеять семена, которые, возможно, дадут всходы скорее, чем любая другая деятельность. Если будут еще вопросы — я готов ответить.