Игорь Моляков - Моляков - Федоров - опыт противостояния

Впрочем, в тюрьме боятся появления вшей, паразитов. Если от такого «загрустившего» арестанта начинает вонять, то его пинками заставляют встать, постираться, помыться. С нищими, убогими делятся одеждой. Лохмотья выкидывают (мусор из камер выносится ежедневно).

Зимой, в мороз почти никто не ходит на улицу. Просто лежат. Иногда я оказывался на прогулке совсем один. Это огромное удовольствие. Все время, пока сидел, на прогулке старался хоть как-то бегать трусцой по периметру. За час удавалось наматывать (в режиме белки в колесе) километра четыре. На воле моя ежедневная норма — 10 км. Так что без физических нагрузок, хоть в таком, усеченном виде, пришлось бы туго.

Над третьим двориком висел большой прожектор. В его стекле отражалась Волга и лес за ней. Если заключенные попадали в этот двор, то подолгу рассматривали отражение. Всем очень хотелось на волю.

Мне через два месяца заключения очень хотелось в заснеженный сосновый лес. Погулять. И чтоб непременно выпить грамм сто пятьдесят водки, закусив огурчиком и вареной картошкой.

Несмотря на слухи, с наркотиками и алкоголем в ИЗ 21/1 очень строго. Сколько сидел — ни разу не видел и не слышал (а в тюрьме ничего не утаишь), чтобы кто-то сумел кайфануть или выпить. Может, оттого, что при мне в тюрьме появился новый начальник — Киселев.

Строгие шмоны. Иногда по нескольку раз в неделю. Всё перевернут, прощупают, просветят каждого заключенного, поставленного в коридоре лицом к стене (руки за спину) металлодетектором. Начали устанавливать в коридорах видеокамеры наблюдения, прокладывать совершенно новую сигнализацию.

Пару раз пытались мы делать брагу (сухари, сахар или карамельки — в пластиковую бутылку). Ее находили и выливали. Хитрые таджики, сидевшие за героин, умудрялись прятать и потреблять специфическое вещество (насвай). Но как и где они его прятали — раскрывать не буду. Из остальных заключенных, оттого, что это зелье было уж очень специфическим, его не потреблял никто. Один раз пытались курить — вонь стояла невероятная.

Помню, как Саид — рослый таджик моего возраста (это было уже в 29-й камере), получивший всего пять лет общего режима за то, что выдал сотрудникам ФСБ 3 кг героина, сильно мучился, болел, когда закончились у него запасы этого вещества. Сколько он не предпринимал потом усилий, чтобы вновь получить его в камеру, ничего не вышло.

Саид — «погоняло». Звали его иначе. Он не курил, был набожен (таджики все набожными становятся в тюрьме), очень чистоплотен. Почти всегда ходил гулять. Мы иногда долго беседовали с ним. Он жалел о распаде Советского Союза. Во времена СССР Саид работал бригадиром в большом колхозе, выращивавшем хлопок. Тогда была работа, деньги, награды, в хозяйство поступала техника, все было засеяно.

Кланы, за редким исключением, по словам Саида, жили дружно. Дети спокойно учились, а детей было много в каждой семье. И был смысл жить. Что творится в Таджикистане сейчас, я даже пересказывать не буду. Отдельную книгу нужно писать.

Чего не мог Саид, так это вместе со всеми есть, если на столе было сало. А в тюрьме сало, чеснок, лук — продукты необходимые.

В пластиковом ведре при помощи кипятильника варили супы из полуфабрикатов. Сразу на всю камеру. Большой популярностью пользовалась лапша быстрого приготовления. Всё это доставлялось с передачами от родных, близких, знакомых.

Содержимое передач тут же выкладывалось на стол. В камере утаить какой-то кусок, припрятать — немыслимо. Всё общее и поровну — закон. Даже различные «обиженные» и «опущенные» (а они садиться со всеми вместе за стол не могут, едят после всех) голодными не оставались. Тем более, что тюремной каши дают много, не жалеют.

В камере 17 главный повар был Юра-полковник. В 28-й камере — Саид. Готовили они вкусно. Буквально из «топора» могли сварить суп. Саид с большой теплотой вспоминал годы службы в армии. Служил он в Забайкалье и все два года был поваром.

В камере после прогулки я ежедневно обливался холодной водой на дальняке, предварительно налив ее из крана в пластиковые бутылки. В кране была только холодная вода. Главное в камере — устать за день. Поначалу, пока мне не передали книги, я подробнейшим образом изучил УПК и УК РФ с комментариями. Делал выписки, закладки.

Потом читал Гегеля, Фихте, Шеллинга, Фейербаха, Шопенгауэра, Ницше, Дидро и, по случаю, Проханова («Крейсерова соната»). Был и Маркс.

Если меня не возили на суды, то чтение продолжалось с подъема до 12 часов ночи. К этому времени я настолько уставал, что, заткнув уши затычками, которые получил с передачей от брата, накрывшись с головой подушкой, засыпал. Вокруг стоял табачный дым, шум. Те, кто не имел своего места и спал днем, рассаживались играть в покер. Как-то умудрялись в него играть при помощи домино. А уж сухой стук кубиков в нардах до сих пор стоит в моей голове.