Александр Бестужев-Марлинский - Кулешов В.И.

Наблюдательность Марлинского вовсе не ограничивалась военным бытом: тут и описания намаза и других мусульманских обычаев, и описания главной месджид под Дербентом, и целые выкладки по ботанике, коль уж судьба завела лейтенанта Белозора в оранжереи добряка Саарвайерзена. В манере скрупулезного В. Гогарта он зарисовывает в «Испытании» «чрево» Петербурга: возы, торговые ряды на Сенной площади, пишет целые трактаты о святочных гаданиях, чтобы их вставить в повесть. Эти не организованные в сюжете огромные массы эмпирического материала, натуралистических зарисовок готовили взрыв романтизма и переход прозы к реалистической достоверности.

Экстравагантные, авантюрные интриги, приключения, рискованные похождения, дуэли героев — все еще остаются ведущими мотивами в повестях Марлинского. У него все запутанное распутывается, самые трагические ситуации счастливо кончаются. Он еще увлекается своим узорчатым стилем, пристрастием к каламбурам, гусарским остротам. Как говорил Белинский, "у Марлинского каждая копейка ребром, каждое слово с завитком". Его «быстрые» повести слабы в психологических мотивировках, причины и следствия сменяются с молниеносной быстротой, любовные объяснения упрощены. Все это оставалось «марлинщиной» и устаревало на глазах.

И все же можно говорить о некоторой эволюции Бестужева-Марлипского как писателя-романтика. Много значила душевная поддержка, полученная Бестужевым во время кавказской службы со стороны московских журналистов братьев Николая и Ксено-фонта Полевых, издававших с 1825 по 1834 год один из самых передовых русских журналов — "Московский телеграф". В 30-х годах началась между ними, по инициативе Бестужева, деятельная переписка. В трудные для Бестужева годы братья Полевые поддержали его, предоставив страницы "Московского телеграфа" для его выступлений как автора повестей и как литературного критика. Их переписка показывает, в какой степени Бестужев втягивался в решение тех задач, которые вставали перед русской литературой в 30-х годах. Н. Полевой посылал Бестужеву произведения Гофмана, "от которого Европа с ума сходит и которого, вероятно, Вы не вполне еще знаете". [17] "Известия по pусскому языку и словесности", т. 2, кн. I. Л… Изд-во АН СССР, 1929, с. 207. Гофмана он действительно до этого недолюбливал. Возможно, «гофмановщина» в какой-то мере отразилась в фантастических мотивах последующего творчества Марлинского. "Посылаю Вам при сем, — писал в другом письме Н. Полевой, — "Notre Dame de Paris" В. Гюго — произведение, изумившее Францию". [18] Там же, с. 213 Гюго пришелся весьма кстати: в ответных письмах Бестужев называл его "гением неподдельным" (противопоставляя даже Бальзаку), и можно определенно сказать, что "теория контрастов" Гюго оказала влияние на изображение страстей у Марлинского.

Именно в эти годы реалистическое творчество Пушкина несло в себе самые великие стремления к демократизации всей русской литературы. Постепепно происходила эволюция и у Бестужева-Марлинского. Более сложным он стал рисовать внутренний мир героев. После "премиленького рассказца" "Лейтенант Белозор", в общем тоне которого "много добродушия и непритворной шутливости" (Белинский), во "Фрегате «Надежда» слышатся истинно драматические тона. Лишь первоначальпо его герой напоминает беззаветной храбростью героя предыдущего произведения, а со второй части, как это отмечал и сам Бестужев в письмах к родным, происходит трагический слом в его отношениях с княгиней Верой. Тут Марлинский выступает настоящим психологом. Здесь, так же как и в повести «Испытание», его начинают занимать те самые "одушевленные картины неодушевленного нашего света", которые он некогда порицал в первой главе «Онегина».

Повесть «Аммалат-Бек» строится на коллизии двоемирия героя, который не раз переходит границы между воюющими сторонами, и служит то своим, то русским, дружит с полковником Вер-ховским, и сам верит в свою дружбу, и все-таки убивает его и по стечению обстоятельств и потому, что "кровь заговорила". Марлинский гордился тем, что ему удалось художественно свести своды в этой повести. "Характер Аммалата, — писал он братьям Полевым, выдержан с первой главы, где он застреливает коня, не хотевшего прыгать, до последних, в которых он совершает злодейское убийство друга". [19] "Русский вестник", 1861, № 3, с. 307. Грешник или злодей — эта дилемма волновала Марлинского и в «Изменнике». Двоемирие героя начинало его интересовать все определеннее. Тут готовились темы «Измаил-Бея», «Каллы» Лермонтова, «Казаков» и «Хаджи-Мурата» Толстого.