И мы сегодня точно не можем сказать, кого из своих московских или питерских знакомых мог посещать Пушкин в эти девять осенних дней 1830 года. Но дату, когда поэт посетил Саровский монастырь, мы можем указать с точностью до одного-двух дней.
Когда поэт уезжал из Болдина, он уложил свои бумаги в коробку, которую положил в багаж. В дороге ему понадобилось записать пришедшие в голову мысли. Не было ни бумаги, ни чернил. Он находит в кармане сложенный вчетверо апрельский черновик письма к Бенкендорфу и карандашом записывает три строчки и пару рифм:
В пустыне
Пробился ключ,
Обложен камнями простыми…
Под этими строками поэт рисует сидящую в профиль фигуру своей невесты. Значит, в дороге состоялось событие, которое соединило пустынь, ключ, камни вокруг источника и образ невесты.
Что же это за событие? Поэт оказался в пустыне. Пустыня эта — не географическая пустыня, а уединенное место, пустынь. Там он увидел ключ, которого прежде не было. Он пробился недавно. Этот ключ обложен простыми камнями. Кто же его обложил? Тот, кто обитает в пустыни. Пустынник.
В тех пределах, где ездил поэт, тогда обитал лишь один пустынник — преподобный Серафим Саровский. И это была Ближняя пустынька в полутора верстах от Саровского монастыря, где четыре года тому назад старцу явилась сама Богородица и в подтверждение, что это был не сон и не видение, иссекла жезлом из земли родник. Именно в то явление Божья Матерь приказала Серафиму продолжить заботу о дивеевских сиротах и назвала ему по именам двенадцать дев для жизни в Ее уделе, за Богородичной канавкой.
“Летом 1826 года, согласно летописи Серафимо-Дивеевского монастыря, отец Серафим занимался телесными трудами около бассейна, образовавшегося вокруг родника. Собирая в реке Саровке камешки, он выкидывал их на берег и ими унизывал бассейн родника”.
В 1830 году эта работа была уже завершена, и Серафим был занят укреплением берега реки Саровки.
Но как же поэт оказался в Сарове?
Не столь уж важно, где он провел ночь с 7 на 8 ноября. Где бы он ни заночевал, на постоялом дворе или у московских знакомых, всюду в те ноябрьские дни он мог слышать имя Серафима, провидца и чудотворца.
До поста оставалась еще неделя. Местные жители, в основном крестьяне, отпраздновав дожинки и подготовив хозяйство к зиме, спешили на богомолье к святым местам. Холера придавала этому движению особую окраску — сознание необходимости сугубой молитвы о прощении грехов, за которые Господь попустил такую беду. Все дороги в эти дни вели в Саров, к старцу Серафиму, который выделялся среди других особым даром прозорливости, чудотворений и любви к людям.
Конечно, холерный карантин мог ослабить поток богомольцев в Саровскую обитель, но не заметить его внимательному наблюдателю было нельзя. Дорога на Саров была самая оживленная, мощенная местным камнем, по которой пешком и в экипажах стремились в святую Серафимову обитель всякого рода богомольцы и паломники.
В летописи Серафимо-Дивеевского монастыря можно прочесть свидетельства о том, что в осень 30-го года Саров посещали верующие всех слоев российского общества: крестьяне, помещики, мещане, военные, от младших чинов до генералов, особы графского и княжеского достоинств, государственные деятели, священники и архиереи. Все ехали на поклонение к старцу. В тот холерный 30-й год он принимал в иной день до двух тысяч человек, чаявших утешения.
Но зачем поэту, исследователю человеческих судеб, божественному творцу, только что свершившему свой литературный подвиг, уподобляться простому паломнику, искателю, страннику, недугующему грешнику?
Смиренный и раскаявшийся, он знал о себе все. Окружение трона грозило ему смертью за каждый неверный шаг, смерть таилась в завистливых сердцах пишущей братии, бедность отбирала у него будущее, толкая в долговую петлю, а в любви он сам осудил себя на смерть за грехи в своей маленькой автобиографической трагедии “Каменный гость”. И чтобы доиграть ее до конца, он рвался в Москву, к невесте, к свадьбе, к счастью, к смерти.
Но Господь его не пустил. Он хотел, чтобы поэт узнал правду о своей судьбе не от немки-ворожеи, не от цыганской гадалки, не от одесского грека-прорицателя, а от Божьего угодника Серафима. И 8-9 ноября 1830 года, как с большой вероятностью можно думать, Пушкин увидел старца Серафима.
Но как же они сошлись, как познакомились, как общались друг с другом, о чем говорили великий святой и великий поэт? Об этом можно только догадываться.
Читать дальше
