- О детях писать трудно. Очень трудно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Капри? Его описывали столько раз, сколько его омывают волны. Забыв спросить у Горького, где он жил на Капри, я все время от парохода до парохода вместе с встретившейся мне русской служащей берлинского торгпредства отыскивала, спрашивая у всех - la casa dove viveste il grando scritturi Massimo Gorki.*
Этих каз оказалось так много, что мы, должно быть, заодно осмотрели дома, где жили и Андреев и Куприн,29 все жившие на Капри скриттури.30 Понимая безнадежность разобраться во множестве предлагаемых нам домов, мы сидели в чьем-то чужом саду, ели апельсины и смеялись над своей неудачей. Мы убеждали себя, что эта уж наверное настоящая каза. Итальянцы смотрели на нас неодобрительно. На горе величавым упреком стоял замок императора Тиберия31, который мы не пошли смотреть.
========= Я здесь уже 16 дней, отъезд надвигается.
В день Марфиного двухлетия пришел Пульчинелле со своим домиком на колесах. В сад высыпали дети соседей, Марфа была такая беленькая среди них. Взрослые говорили о том, что это искусство уже умирает, вспоминали русского Петрушку. В самый патетический момент глаза всех устремились [227] на Марфу: она медленно, осторожно, с совершенной решимостью, отделясь от всех, шла вперед. Крик пугал ее, но любопытство брало верх. Она чинно дошла до самого места действия в серьезно, испытующе, с видом исследователя заглянула за угол домика. Она хотела знать, что там.
Этот ее маленький поход в неизведанность, несходство с другими детьми, которые просто смеялись, с детьми, которые тянули руки и чего-то туманно требовали у старших, - какого-то еще более полного пользования красотой, четкость замысла и самостоятельность выполнения явственно напомнили деда.
Это шел маленький Горький.
Поздно вечером я еще раз увидела Пульчинелле: уже успев обойти ближние сады, полуслепой старик со своим легким сооружением стоял перед отлогой лестницей Минервы. Прямо на лестнице сидели зрители; по сторонам мечущихся в воздухе кукол полыхали невиданные мною фосфорические свечи, и картавые, классически крикливые голоса кукол пафосом ролей покрывали окрестность. Они стригли ночь острыми световыми ножницами на черные длинные треугольники.
========= В Сорренто гостил молодой англичанин, писатель. Вечером Горький говорил с ним через переводчика. Спрашивал о жизни в Англии, об отношении к России. О роли женщины у них. Говорил с симпатией о матриархате. До сих пор мужчины делали историю, и плохо выходило. Сколько войн! Надо дать женщинам возможность делать историю.
========= Говоря о своем необычайном довольно-таки пути к культуре:
- Я этим не хвастаю, не хвастает же человек тем, как его били...
Никогда не видела его удивленным. Слыша цифру раздавленных в Америке автомобилями, - столько-то сот тысяч, кажется, - повел усами:
- Немного.
И утомленный, сухой, от себя (?) самозащищающийся глазок из-под брови. Горд. [228]
Когда я прочла ему свое (вещь, по существу, не могшую ему не понравиться и - в меру, конечно, потому что все в опыте жизни в меру - не взволновать), я закрыла тетрадь с этим терпким, стесняющимся и просящим пощады словечком все (сердце колотилось, в висках стучало), - он начал мне свой ответ так:
- Д-да... тут в одном месте у вас не поставлен союз. (Потом он сказал вещи дружественные, похвальные, неповторимые по тонкости внимания, но начать он позволил себе, т.е. вменил в обязанность, именно так.)
========= Суховатость к рисунку брошенных перед ним карт. Все кроет козырем. Нет, нисколько не сентиментален, как о нем говорил кто-то. Рассказ о том, что он будто бы заплакал, публично читая вслух Страсти-Мордасти, - ложь.
Через неделю отъезд. И хочется набросать несколько наблюдений.
Очень редко смеется. Улыбается часто. Улыбка - обаятельная, молодая. А смех - добрый, нежный, стариковский.
Постоянные слова: полагаю, сделайте ваше одолжение, пожалуйста. (Да сколько угодно, пожалуйста! Да какие хотите, пожалуйста! Почему нет? Да, пожалуйста!)
И от глухого голоса выходит пуж-а-ал...
Часто: во-от... Горячим улыбнувшимся шепотом: замечате-а-льно... (слышно, как меча-а-...) Это не слова. Это горячий ветер у губ. И прикроет на миг веки.
Говорит не умер, а помер. О не грубо, не настойчиво, а - гулкостью голоса.
Кажный, Бе`рлин, с людями, озорни`чает.
========= Вечером в рассказе о ком-то:
- Женщина дикой красоты.
- Да, эта женщина предсказала мне, что буду сидеть в тюрьмах. Пять раз сидел. И что человека убью. Не убивал я еще никого. Не поспел.
Читать дальше