Анастасия Цветаева - Из книги о Горьком

Лицо - голос - жест. С чего начать дальше? С того, что вокруг стола, где сидим, - люди, давно знающие Горького. Что мне неловко. Что мешают тарелки, ваза с фруктами, стены, окна с каким-то садом и жаркий равнодушный к моему приезду, - как завтра и как вчера, - день.

Большая комната с 3 окнами - дверями на балкон. Вид на далекое. Море с правым крылом гор и Сорренто с очень бледным треугольником Везувия. Каменный, светлый, мозаичный пол. От него ли, или от стольких дверей на воздух - впечатление холода и простора. Книжные полки. Никакого беспорядка. Никаких вещей, подчеркивающих индивидуальность хозяина. Серьезно, спокойно. За рабочим креслом большого стола (стопка остро очиненных карандашей), над полкой - небольшой портрет Пушкина. Две-три картины. В углу, за ширмой кровать. [217]

========= Что он говорил? Что запомнилось из его слов о писателях? Неожиданности его облика поглотили всю силу внимания. В памяти - случайные отрывки. Их помещаю в виде примечания, извиняясь за хаотичность их: что Бабель7 - очень серьезен. Конармия... Замечательный будет писатель! Что об Ольге Форш8 - с похвалой (Современники, Одеты Камнем). Что высоко ставит Сергеева-Ценского.9 Что не понять, как Борис Пастернак10 так перевоплотился в 13-летнюю девочку (Детство Люверс). (- Моему пониманию это недоступно!)

Из бесчисленных вопросов моих к нему:

- Вы любите Блока?

- Нельзя ответить на это. Заинтересован был очень. Да. У него никогда нельзя было знать, что он сделает в следующую минуту. Я его и пьяным видал: тело пьяного человека, а слова, мысли, поступки - его обычные. Видал, как ухаживал за женщинами, видал на заседаниях. Стихи читал, как никто...

Еще о поэтах: Бориса Садовского11 уже с 15 лет считал выдающимся талантом. Он и вправду талантлив. Помню его в мундирчике, тонким, тонким голосом читающим стихи, - как игрушечка. Его очень в семье баловали. Был кумиром. Каждое желание исполнялось.

- Перед Вечерними Огнями Фета12 - преклоняюсь. (И о любви Фета, 80 лет к 18-летней, смерть после объяснения с ней).

- Апухтин13 - пустое место.

Что я помню еще? Что Чехова-человека любит. И писателя хвалит. (Из его вещей больше всего отмечает Степь.

- Это хорошо. Очень хорошо. Вы это посмотрите.)

Лескова14 горячо чтит.

Об Андрееве говорит с нежностью.

Резко не любит Владимира Соловьева15.

- Конечно, есть неплохие места. Но все не хорошо. Циник. О человеке сказать так: Родился кто-то, потом издох... О человеке! Неверие прикрывал перед самим собой благочестием. Способность похихикать надо всем, во что веришь. Переписка его со Шлейермахером16 отвратительна. Как и отношение к Шмидт17.

========= - Боткинские18 письма из Испании не сравнимы ни с чем в литературе. Единственная книга, написанная русским о другой стране. Вообще мы писать об иностранном не умеем. (Ответ на мой вопрос, почему не пишет об Италии, ведь так ее знает. Написал несколько итальянских сказок - не вышли.)

========= Заговорил о Слепцове19 Казалось, радостно удивился, что я читала его. Его ведь так мало знают.

И беседа идет, идет, уже вечер. Помню его слова о том, что это вот понимал Лев Толстой: часы дня, психологично иные речи, иной тон, иные соотношения вещей в разные часы дня. Вечером - вечерний разговор, утром совершенно иная манера говорить у его героев.

- Удивительный мастер. Знал каждую запятую свою. Все учитывал.

- А он знал. Лев Толстой, что он - недобрый? Горький: - Знал. О себе говорил: Старый, глупый старик, злой старик.

Разговор перешел на Анну Каренину. Более безрадостной любви, более скучной, он не знает. - Ни разу при луне не прошлись. Ни одного ласкового слова друг другу не сказали, ни разу не поцеловались при читателе. Да, мы, русские, не умеем этих вещей писать. Это только романцы умеют. У нас - не выходит.

- Вы бы могли. Напишите.

- Нет, я не умею. Русские не умеют. В каждой любви без переписки обойтись не могут, философствуют же, нельзя же. В том же доме, но хоть одно письмо!

О Гоголе, о конце Гоголя:

- Это мне совсем непонятно. Просто не понимаю, чуждо. Для меня никакого греха в творчестве нет.

- Алексей Максимович, кого вы больше любите, Андрия или Остапа?

- В молодости Андрия, конечно, ну, а теперь - Остапа. Все-таки будет посодержательнее: Батько, слышишь ли... - Это, знаете ли... [219]

Записки сумасшедшего Гоголя не ценит: нарочито, слабо. И что Гоголь не знал России, не был в Великороссии, и фамилия у него не русская.

Иностранных авторов знает, как русских.

О Гете не говорит горячо. Считает, что Ломоносов ничем не меньше, а как ученый - больше. Пушкин - больше Гете.20