Алексей Павлов - Должно было быть не так

— Виктор, сыграй с ним в шахматы, на сто баксов, а ты, как там тебя зовут — Алексей? — ты будешь за дорогу отвечать, у нас дорога только к соседям вправо, и за котом убирать, он у меня умный, я его воспитал по-вольному, он не знает, что такое тюрьма, вон тряпка около унитаза, он на неё ходит, и не серди меня, это может плохо кончиться, я прямой потомок графа Орлова, меня вся больница знает, а вот ты кто такой, чего тебе в тюрьме надо?

— Порядочный арестант, заехал случайно.

— Пассажир ты, а не порядочный арестант!

— Одно другого не исключает.

— Ишь наблатыкался. А что же ты, порядочный арестант, как настоящий мужчина, не ударил меня в ответ?

— Ты, Николай, человек горячий. Я, наверно, тоже не холодный, но быть скорпионом в банке не хочу.

— Да? А где была твоя принципиальность в жизни! — стало ясно, что дуэль перешла в словесное русло.

— На месте. У меня с этим все в порядке.

— Врёшь! Ты всю жизнь врёшь!

— Нет, Николай, не вру.

— Врёшь. Кем ты работал на воле?

— Много кем.

— Вот уже и врёшь. Ты вообще не работал.

— Как тебе, Николай, будет удобнее.

— Как мне будет удобнее? Это ты сам сказал. А если мне будет удобнее твою печень съесть?

— Ни в чем себе не отказывай.

Коля повёл глазами по широкой орбите и вдруг за-думался. Это открытие сделал давным-давно один мой знакомый. Многолетняя практика доказала, что фраза «ни в чем себе не отказывай» задевает за живое абсолютно всех. Ещё одно гипнотическое её свойство — она лишает энергии. Попробуйте — и убедитесь сами.

— Так кем ты был по воле? Конкретно.

— Конкретно много кем. Например, учителем русского языка и литературы.

— Чего-чего?!

— Учителем русского языка и литературы средней школы.

— Это когда?

— Давно.

— В советское время?

— В советское.

— Это ты учил нас любить Родину и партию, когда меня на новогоднюю ёлку не пускали за то, что я старовер? Когда я, глотая слезы, с улицы в окно смотрел, как другие веселятся? Это ты не врёшь?! — затушенный пожар разгорался опять. — Это не врёшь ты, у кого не было и нет совести и чести?!

— С совестью и честью — это несколько громко, Николай. Советская практика показала, с этим, думаю, ты согласишься, что как раз тот, кто говорит о совести и чести, чаще всего не имеет к ним отношения. Мне стыдиться нечего, кроме собственных заблуждений, а заблуждается каждый, кто-то иногда, кто-то всегда. Учителем я долго не был, и чем-чем, а заблуждениями советской идеологии, к счастью, почти не страдал. Так что, Коля, здесь ты неправ.

— Я всегда прав, — отрезал Коля, выслушав такое возражение почему-то с явным удовольствием. — Давай, садись к столу, посмотрим, что ты за игрок.

— На сто баксов, братан! — активизировался Абдулла-Виктор.

— Нет. Без интереса. Или не играем.

— На сто баксов, я сказал.

— Нет. Ста баксов у меня нет. Играть не буду. Вот, хочешь, баул могу поставить, — я притянул грязную, как у бомжей с помойки, сумку.

— Фу, — с отвращением поморщился Коля, достал большой чистый полиэтиленовый пакет, протянул мне, — на, возьми, а этот выкинь на проверке. Гулять мы не ходим, а мусор вынести можно.

— Ладно, — смягчился Виктор, — если я проиграю — выполняю твоё желание, ты проиграешь — выполнишь моё.

— Хорошо, Виктор, как скажешь, так и будет.

— Я играю белыми.

— Давай, Виктор, ни в чем себе не отказывай. — при этих словах Коля заинтересованно обернулся в нашу сторону и чуть недоуменно улыбнулся.

— Где ж так давали, — ответил Виктор-Абдулла и двинул пешку вперёд, и это бесповоротно означало, что я ступил на самую опасную тюремную стезю.

Когда белый король получил мат, Виктор потребовал исправить случайность. Когда он проиграл седьмой раз подряд, я предложил прерваться. Виктор согласился:

— Ладно, завтра продолжим. Куришь?

— Курю.

— А что весь день не курил?

— С вами покуришь. То знакомиться, то в шахматы. А то, может, и курить нельзя?

— Можно. Кури. Николай не курит, я курю.

— Николай, ты не против, если курильщиков будет двое?

— Кури, кури. Тому, кто в хате убирается, в сигаретах отказать нельзя.

— Так, значит, убираться мне не только за котом. Ладно, это я тоже переживу.

— Как, Виктор, насчёт желания.

— Мы же шутили, братан. Ведь шутили?

— А ты сомневаешься?

К вечерней проверке привычно захлопали издалитормоза, застучали по решкам и шконкам деревянные молотки. Виктор и я встали с руками за спину. Вошедшего проверяющего Коля встретил сидя по-турецки на шконке под решкой.