Алексей Павлов - Должно было быть не так

Тут вызвали к врачу.

— Вы что, Павлов, голодаете? — у нас тут Ваше заявление, — корпусной врач держала в руках одно из моих заявлений. Чтобы не дать возможности администрации тюрьмы не зафиксировать голодовку, приходилось каждый день информировать о ней всех: следствие, про-курора, начальника тюрьмы, начальника спецчасти, врача, начальника ГУИН, комитет по правам человека при Президенте Борисе Ельцине, с указанием, когда голодовка начата, какой идёт день, какие предъявляю требования, и какие приняты меры (т.е. никаких). Заявление в руках врача, адресованное начальнику спецчасти, менее других имеющего отношение к моим требованиям, было наиболее кратким.

— А остальные заявления?

— У нас одно. Вы писали ещё?

— Да, минимум по семь заявлений ежедневно.

— Ну, и как Вы себя чувствуете?

— Сегодня голодовку закончил. Скажите, пожалуйста, на какой день начали бы кормить принудительно?

— Сегодня бы и начали. Я Вас спросила, как себя чувствуете.

— Как в тюрьме.

— Понятно. С такими ответами не удивительно, что стационар назначили.

Ага, значит, скоро в Кащенко. Так это ж дом родной. Помню, на военной экспертизе, один псих в коридоре поймал двух других, возложил им руки на плечи и, сияя от счастья, заявил: «Все здесь такие родные! Кащенские!» Что ж, я не против.

Вернулся в камеру. Опять на вызов.

— Ты шустрый, — сказал Косуля. — Кащенко не будет. Будут Серпы.

— С какой стати, Александр Яковлевич? Есть постановление комиссии и следствия.

— Не беда, я написал протест. — И шёпотом: «Я уже понял: можешь. Но надо наверняка. На Серпах у меня завязки хорошие. Вообще ничего не надо делать, поставят диагноз автоматически. Нужно только заплатить. Твоя жена уже передала деньги».

Снится или кажется? Нет, вот сидит напротив за столом в безупречном костюме известный адвокат… Не удивительно, что газеты иногда сообщают: на улице из-бит адвокат такой-то. Этого бы не грех прямо здесь придушить.

— Какие, в баню, Серпы! Только в Кащенко! Отзывайте свой протест.

— Поздно, Алексей. Поздно. Но ты не беспокойся. Я обещаю. Вот и письмо принёс, как обещал.

Один человек, читая рукопись этой книги, спросил меня: «Неужели все было так плохо? Неужели не было светлых переживаний, какой-то внутренней жизни, чего-то такого, что отвлекало бы от обстановки?» Конечно, было. Письма. Они могли составить отдельную главу, но не сохранились. Восстановить их не представляется возможным. Неточности были бы кощунством.

Насмешка судьбы в том, что письма приносил Косуля. Вернувшись в хату, я увидел Вову и Валеру.

— Куда все подевались? На прогулке?

— На прогулке… — задумчиво повторил Вова. — С вещами всех заказали. Тебя тоже.

— Шутишь?

— Нет.

Удар ключа о тормоза: «Павлов — с вещами. Готов?» — «Погоди, старшой, он только с вызова. Через пять минут».

— Давай, Леха, прощаться. По воле свидимся. Адрес помнишь? С общака отпиши, как определишься. Если что не сложится, поддержим. Вот квитанция, мы тебе на счёт тридцать рублей положили. Слава был против, но мы настояли.

В коридоре перед сборкой висело горячее напряжение, возбуждённые оперативники с дубинками и красными повязками на рукаве с надписью «резерв» ещё не остыли от боя. Двое здоровенных молодцов враждебно двинулись мне навстречу. Их опередил другой, в котором я признал Руля, принимавшего меня на тюрьму. — «Я тебя помню, Павлов, — тихой скороговоркой сказал он. — Молчи, ни слова, а то хуже будет».

— Ребята, не надо, этот от врача, пусть идёт на сбор-ку, — встав между мной и резервниками, сказал Руль и открыл дверь.

Так называемая чёрная сборка. Сколько тысяч полотенец сожгли здесь арестанты, прежде чем когда-то белая штукатурка приобрела такой вид. Лавок нет. Посередине подле баулов стоят Артём и Леха Террорист.

— Давай сюда, становись к нам, ставь баул рядом, — забеспокоился Артём. — Ты в порядке?

— Я в порядке, а вы? Что случилось?

— Через дубинал прогнали. Дениса унесли. Сказали, сейчас ещё придут: мы на общак отказались. Что же тебе делать. Тебя нельзя бить.

— Я тебя бить не дам, — спокойно сказал Леха Террорист.

— Я тоже, — отозвался Артём. — Скажу: меня бейте, а его не трогайте.

(Честно говоря, трогательно до слез.)

— Нет, вы, давайте, за себя. Я пойду на общак. А то останусь на спецу, да навсегда.

— Павлов, пошли, — позвал в открывшуюся дверь Руль.

С Лехой и Артёмом обнялись по-братски. Расстались молча. Что скажешь?..

Мимо агрессивных резервников Руль провёл меня до конца коридора, сдал на лестнице вертухаю, и тот повёл дальше. До последней секунды я наивно надеялся, что путь мой теперь только на больницу, Кащенко ли, здешнюю или какую ещё, но не на общак.