Барбара Маккафферти - Домашние Жучки

Я домчался до клиники за четырнадцать минут. Сердце мое мчалось быстрее машины.

Клиника закрывалась. Приемный покой был пуст, и девушка в застекленной будке уже заперла квадратное окошко, сквозь которое она разговаривает с посетителями.

— Эй! — заорал я, вваливаясь в двери. Рип и в здоровом состоянии весит немало, а когда висит на руках мешком, то кажется килограмм на десять тяжелее. — Эй, помогите! У меня собаку застрелили!

Я выпалил эти страшные слова и похолодел.

Слава Богу, не пришлось долго объяснять, что случилось. Врач, пятидесятилетняя Дарлин Кармайкл, выбежала мне навстречу вместе с медсестрой. Она взглянула на Рипа и выхватила его из моих рук.

Доктор Дарлин, с темными вьющимися волосами, тронутыми сединой, в строгих очках в роговой оправе — как раз из тех женщин Пиджин-Форка, которые могли бы сделать себе карьеру в вольной борьбе. Ростом она метр восемьдесят, не меньше, а весит, наверное, килограмм сто, и мышцы у неё как у настоящего борца. Она подняла Рипа с такой же легкостью, с какой другая женщина подхватывает ридикюль. И все трое исчезли за белой дверью, ведущей в операционную. Напоследок доктор Дарлин бросила мне успокаивающий взгляд, но лицо её было встревоженным. После дикой спешки мне ничего не оставалось, как сидеть сложа руки и ждать.

Это оказалось самым трудным испытанием. Я оседлал неудобный, но прочный стул и тупо уставился в одну точку — на свои ботинки. Через некоторое время, просто чтобы не думать о том, что происходит за белой дверью, я принялся блуждать взглядом по стенам. На стенах ветеринарной клиники округа Крейтон были развешаны произведения искусства.

Когда я заглядывал сюда прежде, мне никогда не приходилось ждать подолгу. По причине дурного воспитания Рипа. Нас никогда особо не задерживали, выпуская на волю почти в ту же секунду, как я втаскивал моего упиравшегося, рыдающего пса в двери. Поэтому раньше я этих произведений не замечал.

Сегодня, к сожалению, у меня была целая вечность в запасе.

Я пялился на картину слева от меня добрых пять минут, не в силах оторвать взгляд. Такое не каждый день увидишь. И слава Богу. Это было изображение собачьего клеща в полметра высотой, да ещё в разрезе. Полотно достоверно, до мелочей, живописало внутренности клеща, да ещё в ярчайших красках пурпурного, бирюзового и лилового оттенков… Сомневаюсь, чтобы у какой-то там букашки внутренние органы переливались всеми цветами радуги.

Хотя, конечно, в кишки я ей не заглядывал.

Левее гигантского клеща красовалась гигантская модель блохи. Однако, блоха впечатляла меньше, чем клещ. Даже близко ни в какое сравнение не шла. Ее внутреннее содержание было дано в аскетичной черно-белой графике.

Почему-то у меня никогда не вызывало ни малейшего любопытства, что и в каком порядке расположено внутри у этих паразитов. Больше скажу: я бы мог прожить всю жизнь в неведении, так и не увидев кишечника блохи. И ничуть не пожалеть об этом. Даже наоборот.

Я отвел взгляд. На правой стене, прямо напротив красавца-клеща, висело несколько скрепленных наподобие перекидного календаря плакатов с разновидностями, пардон, глистов-филярий, распространенных в округе Крейтон. Вводный плакат был прост, но драматичен. Он гласил, что в результате примерных подсчетов этих самых глистов здесь «22!!» разновидности.

Боюсь, доктора Дарлин никогда не причислят к тонким ценителям искусства.

Единственным произведением из её коллекции, при помощи которого я мог отвлечь себя от мыслей, оказался заботливо забранный в рамку плакат на стене за моей спиной. Красочное описание жизненного цикла ленточного червя.

Теперь вы представляете, в каком я был состоянии?

Я вывернулся на своем металлическом стуле, и изогнув шею под немыслимым углом, прочел этот чертов плакат целиком, дословно. Причем дважды, и дополнительно вернулся к месту, где говорилось, что личинки ленточного червя заботливо устраивают себе норы, вгрызаясь в тела собак, кошек, свиней, коров и — рыб! — и тут, наконец, вышла доктор Дарлин.

— Ну, Хаскелл, — негромко сказала она. — Операцию он перенес.

Наверное, в эту секунду из моих легких вышел весь воздух, и я сдулся, как воздушный шар. Доктор Дарлин продолжала, как будто не заметив моей реакции. Наверное, она, как и я, чувствовала себя не очень уютно, когда дело доходило до эмоций.

— В вашу собаку стреляли из пистолета 22 калибра. Что стряслось? Какой-то идиот-охотник принял его за оленя?