Именно в Черногорию была наша с ним последняя поездка. В надежде, что разделения не произойдет, он подарил один из последних своих памятников — Савве Сербскому — Белграду, а второй — Покрову Богородицы — городу Никшичу в Черногории.
Для истинных сербских патриотов смерть Клыкова была таким же ударом, как смерть за год до него близкого ему по духу замечательного сербского художника, выдающегося философа и геополитика, идеолога сербского Сопротивления Драгоша Калаича, испившего до конца горечь кровавой гибели Югославии. Он, одним из первых раскрывший миллионам людей не только в Сербии, но и за ее пределами, и прежде всего в России, суть грядущего нового мирового порядка и сатанинской глобализации, видел единственную возможность спасения славянских народов в их духовном единении и перед лицом грядущей всеобщей опасности призывал их к этому, хотя, как и Клыков, понимал его невозможность. Эта невозможность и надломила его.
Теперь у меня на столе рядом с траурной фотографией Драгоша Калаича (глаза словно раны) — траурная фотография Вячеслава Михайловича Клыкова.
Вячеслав Михайлович Клыков принадлежал к той, к сожалению, редкой русской интеллигенции, которая, несмотря ни на что, строит Веру, строит Надежду, строит Любовь, которая пытается возвратить родной народ на истинные пути, чтобы он снова стал русским. И потому, будучи президентом Международного фонда славянской письменности и культуры, он делал огромное дело по возрождению в народе национального державного самосознания, а как скульптор ставил на Руси — и за пределами ее — памятники, чтобы русский человек шел от одного к другому, и вспоминал о прошлом, и задумывался о будущем величии России.
Надо ли уточнять, что в смутные 90-е годы делать это было чрезвычайно сложно. Одни говорили: зачем вообще нужны такие памятники так называемой новой (не русской! — по точному определению профессора Веселина Джуретича) России?! В это время над Россией всходила, щедро подпитываемая специфическим бизнесом, “звезда” Церетели. Другие восклицали: до памятников ли сейчас?! Что касается собратьев по творчеству, скульпторов, то далеко не все из них питали, да и сейчас питают, к Клыкову теплые чувства: одни — чужие по мироощущению и по отношению к России — принципиально не принимают его, другие, вроде бы свои, тоже были в претензии: мы нищенствуем, у нас нет заказов, а он обставил своими памятниками чуть ли не всю страну, начиная от Манежной и Славянской площадей в Москве.
Клыков не просто возводил монументы, он изменил представление о памятнике как таковом. Или, точнее сказать, вернул ему прежнее назначение. Памятники снова стали не отвлеченным элементом градостроительной архитектуры, а, если хотите, призывом — к памяти, к созиданию. Клыков обладал огромным даром предвидения. Его памятники вставали в городах и весях России, как потом оказывалось, на переломах новейшей отечественной истории, накануне судьбоносных для страны и народа событий и потом становились как бы реальными участниками этих событий; они, как путеводные маяки, указывали пути, по которым нужно идти.
Нужны ли памятники обворованной, нищей России? Клыков своим творчеством ответил на этот вопрос. Нужны, раз врагам России они так мешают. Раз их расстреливают, как расстреляли в постаменте памятника равноапостольным Кириллу и Мефодию на Славянской площади в Москве неугасимую лампаду, зажженную от Благодатного Огня из храма Гроба Господня. Раз их по ночам воровски убирают, как украинские самостийники ночью убрали памятник князю Владимиру в Херсонесе под Севастополем, зачислив его в ранг проклятых москалей. Нужны, раз их не дают ставить. Несмотря на то, что в свое время проект Клыкова победил на конкурсе, не встал в Москве на Поклонной горе его памятник Победы, вместо него воздвигли другой, некий каббалистический символ — тоже победы, только вот вопрос: кого и над кем?
Я принципиально сейчас не буду говорить о художественных достоинствах его произведений, и не только потому, что я не искусствовед, просто сегодня не это тема моего разговора. Несомненно, многие из памятников Клыкова — великие, как, например, памятники преподобному Сергию Радонежскому в Радонеже в Подмосковье и в городе Нови Сад в Сербии, как памятники святой великомученице Елизавете Федоровне в Марфо-Мариинской обители на Большой Ордынке и Ивану Алексеевичу Бунину в Орле. Особое место в творчестве Клыкова занимает памятник-звонница на Прохоровом поле, поставленный в 50-ю годовщину Победы в Великой Отечественной войне. Да, Клыков своим творчеством ответил на этот вопрос: нужны ли России памятники в эпоху нового Смутного времени, когда две трети ее населения находится за чертой бедности. Наверное, ни один из его памятников не оставил современников равнодушными — в самом прямом смысле этого слова.
Читать дальше
