Газета Литературы - День Литературы 146 (10 2008)

Андрей ЕГОРОВ

(Петропавловск-Камчатский)

*** А.Б. и не любви хотелось - коленей, чтоб в них уткнуться умною мордой не любви хотелось - ошейника с поводком, и чтоб это - предел желаний не любви, нет, а чтоб по-любому пережила меня и, жалеючи, гладила; успокаивала ласково, пока ветеринар делает укол - и ещё - недолго - после поэтому в следующей жизни я буду щенком, лопоухим, лобастым - а я уже сейчас такой - и вырасту в большущего собака, друга твоего и защитника - если получится, пока намокает холстина, выбраться из мешка

Владимир МОНАХОВ

(Иркутская область)

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ По ночам я слышу, Как за стеной переворачивается Со скрипом душа соседки, Которой давным-давно Никто не говорил: "Я тебя люблю"! Мэр нашего города, Прочитав это наблюдение В местной газете, Вызвал заместителей и сказал: "У нашего поэта плохие жилищные условия. Надо ему помочь!" И через месяц я переехал в новую Просторную квартиру Улучшенной планировки. Но и там каждую ночь Я по-прежнему слышу, Как ворочается Со скрипом душа соседа, Который давным-давно Никому не говорил: "Я тебя люблю"! ЧУЧЕЛО Часы - чучело вечности, по стрелкам которых мы никогда не узнаем, сколько осталось будущего у Бога. И потому в одиночной камере бытия мы перестукиваемся со временем. Я - сердцем. Оно - часовым механизмом у пульса на моей руке.

Юрий ПАВЛОВ: Я знаю критиков, которые начинали как поэты. Это Владимир Бондаренко и Александр Казинцев. С точки зрения части патриотов, к которым принадлежу и я, Бондаренко начинал в "сомнительной" компании ленинградских поэтов во главе с Иосифом Бродским. У Казинцева была не менее "сомнительная" компания… Расскажите о ней, как вы оказались вместе с Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым, Александром Сопровским?.. И почему ваши пути с этими поэтами разошлись?

Александр КАЗИНЦЕВ:

Нет, уважаемый Юрий Михайлович, я никогда не назову свою компанию "сомнительной". Как бы ни менялись мои взгляды - а они менялись круто, "с кровью", с болью - для меня, обрывая дружеские связи, я чувствую, осознаю свою жизнь как неразрывное целое. Вот уже 55 лет я тащу его на своем горбу, в самом себе - и не отказываюсь ни от одного дня. А к тем, кто отказывается от собственного прошлого, от своих друзей - даже от тех, кто сами от него отказались - я не могу относиться с доверием. Они так же откажутся и от своей сегодняшней позиции,

Александр Сопровский, Алексей Цветков, Бахыт Кенжеев, Сергей Гандлевский - талантливые поэты. Теперь о них немало написано, в том числе, и в "Дне литературы", так что мне нет нужды доказывать это. Что бы они ни писали потом, я помню их стихи, я помню их лица - они озарены светом нашей общей юности.

С Сашей Сопровским я сдружился в школе. Знаменитой 710-й - "школе-лаборатории при Академии педагогических наук". Этаком советском варианте Лицея. Специализация по классам - мы с Сопровским учились в литературном. Нашей преподавательницей была подруга жены Тициана Табидзе - великого грузинского лирика. Она много рассказывала о нём и о дружившем с ним Борисе Пастернаке.

С Серёжей, Бахытом и Лешей мы познакомилась в МГУ в литературной студии "Луч". Сразу же сблизились, стали издавать неподцензурный альманах "Московское время". Недавно кто-то из критиков назвал стихи "Московского времени" "поэзией бронзового века".

Потом повзрослели и разошлись в разные стороны. Буквально: Цветков и Кенжеев эмигрировали, Сопровский погиб, Гандлевский стал кумиром молодых еврейских интеллектуалов. Каждый не раз комментировал наши отношения и наш разрыв. Без злости, но, на мой взгляд, не всегда корректно. Впрочем, это уже их дело.

Ю.П.: Александр Иванович, в студенческие годы вы регулярно общались с Арсением Тарковским, посещали лекции Мамардашвили на психфаке МГУ, ездили в Тарту к Юрию Лотману… То есть вроде бы вы были типичным московским интеллигентом, условно говоря, космополитически- либерального толка. И вдруг в феврале 1981 года вы стали редактором отдела критики журнала "Наш современник". Что подтолкнуло вас к этому опасному шагу (ведь всегда опасно быть русским патриотом), какие изменения произошли, если, конечно, произошли, в вашей внутренней биографии за примерно пять-шесть лет после окончания университета?

А.К.:

В студенческие годы я, как и положено, ума-разума набирался. Позиция критика, писателя ценна и значима только тогда, когда она результат осознанного выбора. Когда человек может сказать: я изучал разные культуры, всевозможные стили, но именно это мне по сердцу.