Иннокентий Анненский - Письма

Простите мне ненужную желчность этих страниц… Боюсь их перечитывать, боюсь их посылать… Никогда не говорите мне об этом письме, пожалуйста.

Ну прощайте, дорогая… Екатерина Максимовна… Поклон Вашим. Вы знаете, что Анна Влад Бородина смотрит тоже на Тунское озеро из Беатенберга?

Ваш И. А.

Villa Eberman 16. VI 1905

Ma chere et douce amie

Votre lettre ma a fait du bien — je la lis et la relis, et elle me donne plus de «Vous», de votrc «Moi», que vous ne pretendiez peut etre m'y faire parvenir. Je la combine mentalement a la pivoine rose et mystiquement ensoleillee qui s'epanouit tout pres de mon balcon et je pense a Vous… et tout enfoui dans la salete de mes bouquins je ne fais que penser a Vous, si entouree et pourtant si seule et si mystiquement ensoleillee du feu de ma pensee solitaire…

Mais je vous vois madame tout en vous plaisant un brin a ces preciosites, au fond de Votre «Moi raisonnable» me reprocherma faineantise sans nom… «Il m'a promts pourtant de travailler»… Si fait, chere dame, Euripide va toujours son petit train, et je suis a Theramene [58] Е. М. МУХИНОЙ 16. VI 1905 Терамен — один из афинских государственных деятелей V в. до н. э. Участвовал в перевороте 411 г., отменившем демократическую конституцию, и разработал собственную, олигархически-умеренную. deja cet октябрист unpayable et «fin desiecle». Ma barque a deja noye Ie dandysme scelerat d'Alcibiade [59] Алкивиад (ок. 450–404 до н. э.) — политический и военный деятель древних Афин. Примыкал к наиболее радикальной и воинственно настроенной группировке афинской демократии. Крайне честолюбивый, Алкивиад часто менял политическую ориентацию. Был изгнан из Афин. dans l'eubli prochain de ma nouvelle oeuvre, et Aristophane attend son tour en causant «en enfant de bonne maison» avec Euripide [60] …Аристофан ждет, когда настанет его черед беседы… с Еврипидом… — Аристофан (ок. 446–385 до н. э.) — древнегреческий драматург, «отец комедии». В комедии «Лягушки» подверг осмеянию драматургию Еврипида; ее, как и современную ему философию, Аристофан считал враждебной традиционным моральным устоям афинской демократии и лишенной того воспитательного значения, которое имела исполненная гражданского пафоса трагедия Эсхила. son ennemi personnel, que j'ai eu la maladresse d'entasser avec lui dans Ie desordre de mes feuilles ecrites au crayоn. [61] …я имел неловкость засунуть… в мои листки… — По-видимому, речь идет о неопубликованной статье или лекции Анненского. Mats je me vois oblige de leur donner quelque jours de treve a tous sur l'appel sinistre du Ученый Комитет [62] …повинуясь зловещему зову Ученого Комитета… — В 1898 г. Анненский был назначен членом Ученого Комитета министерства народного просвещения. dont j'ai manque oublier la queule de

Moloch inassouvi.

C'est dimanche aujourd'hui — ennui fatal de… jeu de preference et de causeries fades et languissantes.

Je Vous entends, mon amie, me demander de mes nouvelles.

On, je suis toujours a la surface, — mais c'est tout ce que j'ai pour me consoler. Le coeur est faible, — et la pensee fievreusement agitee, me travaillant… sans avantage meme pour les generations a venir.

A vous de coeur… pas si faible alors — non

I. A. [63]

14. VII 1905

Ц<���арское> С<���ело>

Дорогая Анна Владимировна,

Лето быстро идет к концу; для нас оно идет так себе, скорее дурно, по крайней мере для меня, так как я довольно долго был болен. Дина Вам писала уже, конечно, о нашем режиме и прогулках, которым перестали удивляться гимназисты и городовые. Лето у нас стоит теплое, но дождливое, а жизнь, про которую впрочем нельзя сказать стоит , так как дней прибавляется, движется довольно регулярно. Никуда я не съездил и очень мало покуда сделал. Есть, однако, у меня и хорошая новость. Я нашел издателя для Еврипида, и с августа мы приступаем к печатанию. Издает Т<���оварищест>во «Просвещение» [64]на очень скромных условиях: их печатанье и распространение, расходы по которым и уплачиваются прежде всего, — все остальное делится пополам. Нет опасности, чтобы Еврипид прославил меня, но еще меньше, кажется, может быть опасения, что он развратит меня приливом богатства…

Часто-часто за последнее время останавливал я свои мысли на Вас, дорогая Анна Владимировна, и чувствовал, что мне недостает Вас: в разговорах именно с Вами мне не раз приходили мысли, которые потом я обдумывал для своих сочинений, и никогда не утомляло меня — как утомляет почти все на свете — сидеть под огромным абажуром, — и я только жалел, что стрелка идет слишком быстро. Вы не думаете, не правда ли, что я рисуюсь перед Вами? Нет, нет и нет! Я совершенно убежден, что работал бы лучше, если бы Вы были теперь в Царском. — Вы переживаете лето, богатое впечатлениями и смотрите на красивую панораму. Наша летняя картина бедна красками, но зато в ней есть особая трогательность. «Забвенность» Царскосельских парков точно немножко кокетничает, даже в тихий? вечер, с своим утомленным наблюдателем. Царское теперь просто — пустыня, и в тех местах, где можно бы было, кажется, ожидать особого движения, напр<���имер>, у памятника Пушкина, царит какая-то жуткая тишина; редкие прохожие, чахлые белобрысые детишки — все это точно боится говорить даже. Все открыто, выметено, нарядно даже, если хотите, — и во всем какая-то «забвенность», какое-то жуткое отчуждение. Мне почему-то кажется, что нигде не чувствовал бы я себя теперь так хорошо, как здесь. — Боже, как бы Вы это поняли и зачем Вы не здесь! Поклон всем Вашим,