Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

– Пошли отсюда. Они спустились в (фойе. У телефонного аппарата стоял бородатый мужчина в вишневой рубашке навыпуск и докладывал: – Алло! Я уже тут. Полно народа и этих самых… В длинном зале были свободны только несколько мест у стены. Пролезали по узкому проходу между рядами, заставляя сидящих вставать, а на эстраде закончила выступать девчонка в светлой блузке. Держала в руке гитару и раскланивалась. Один из тех, кто встал с места, пропуская их, кивал на сцену и нарочито громко говорил соседу: – Ну, так прям трогательно! Со слезами в голосе. Чтобы все моментально разрыдались. Объявили очередного выступающего, и зал зааплодировал громко и дружно. Вика наклонилась, поманила Ирину и зашептала: – Это тот самый Артамонов. Я о нем тебе говорила. Будет читать свое – о Высоцком. Он всегда это читает. Ирина не удержалась и съязвила, понизив голос: – Раз ее знакомый, то от талантов пробы негде ставить. – «Страна похоронила совесть в тот жуткий из июльских дней…» Ему долго аплодировали. Он выходил «на бис» и пел под гитару хрипловатым голосом про берега в тумане. За ним выступали любители турпоходов и пели про то же самое. Ведущий объявил, что выступления закончены. Из зала закричали: – Давайте обсудим! Обсудить надо! На сцене под неодобрительные крики и хохот появилась бойкая девица с растрепанными волосами и заявила: – Я – об Артамонове! Я хочу его отметить. В этом жанре, я бы сказала, хулиганствующего рыцаря, он… Из зала кто-то закричал: – Ерунда все это! В тоталитарном обществе поэзии никогда не будет. Как и колбасы! – Так вот, об Артамонове… – попыталась продолжить девица. Ее опять оборвали, и она с обидой выкрикнула: – А я тоже часть общества! И отнюдь не задняя! – Ну, да! – заорали из зала. – А профессионализм у него такой, что граничит с профессиональной гордостью! – Девчонка готова была разрыдаться. Вика обернулась и зашептала: – Это что-то новенькое. Первый раз такую дуру здесь вижу. Место девчонки занял лохматый парень. Щелкнул пальцем микрофон, дождался, пока тот перестанет противно гудеть и пробасил: – А нам всем еще надо подумать, сможем ли мы, благодаря поэзии, ввести себя в этические рамки. С вами поговоришь, а потом опять размышляй о несовершенстве мира. Вика повертела головой, оглядывая зал, и предложила: – Слушайте, пошли в буфет, пока там все места не заняли. Тут междусобойчик начинается. Из зала выходило много народу, и у дверей собралась толпа. Ирина и Вика протиснулись сбоку, а Олег шел медленно и оказался в фойе последним. Справа у стены стояла девчонка в светлой блузке, чуть сутулясь и опираясь о пристроенную у ног гитару в черном чехле. – Вы очень хорошо пели, – зачем-то сказал Олег. – Лучше всех. Мне понравилось. Девчонка взглянула на него, сощурилась и ничего не ответила. В ее красивом, с вытянутым овалом, спокойном лице что-то было слегка неправильным – то ли подбородок, то ли чуть вытянутый нос. Но все решали большие и светлые, необычайные глаза. У входа в буфет Ирина и Вика говорили с тем самым Артамоновым. Лезть в разговор с местной знаменитостью не захотелось. Пришлось ждать у лестницы. Но компания разболталась и расходиться не хотела. Подошла девчонка с гитарой и уверенно, даже недовольно спросила: – Ты идешь или здесь остаешься? Он пожал плечами и ответил: – Я не один… – Тогда – пока. – Она быстро пошла к выходу, а он оглянулся и посмотрел на Ирину. Вика что-то говорила Артамонову, а Ирина стояла рядом и поправляла сдвинутые на лоб черные очки. Олег отвернулся к стене, стал читать афишу и подумал: «В какую сторону она пойдет? К Садовому или к Бульварному?» Ирина стояла совсем рядом, и уйти было невозможно. Тем более, не угадать, в какую сторону пошла девчонка с гитарой. А если все-таки к Садовому? Можно успеть добежать и вернуться сюда. Если пустят. А если не пустят, то не он будет виноват! И что же? Так вот взять и уйти? Он добежал почти до Садового. Ее нигде не было. Подумал: «Значит, пошла в другую сторону! И чего не пошел сразу! И чего ждал!» Она стояла на другой стороне улицы Герцена и смотрела на него. Олег пропустил троллейбус, подошел и спросил: – Тебе куда? К метро? – Нет, я – пешком. – Она смотрела на него так, будто опасалась чего-то. – Я здесь, на Пресне живу. – А где? – На Заморенова. У «Башмачка». А что? – А я – на Стрельбищенском. – Это где? – Как где? – удивился он. – За Красногвардейским. – А, ближе к Шелепихе. – Переехала сюда откуда-нибудь или всегда здесь жила? – Всегда. – Ну, почти родственники. Хотя бы по пространству.Читать дальше