Марина Цветаева - Рецензии на произведения Марины Цветаевой

так советует она следующей, той, которая займет ее место у любимого сердца.

И вместе с этим материнством, вместе с чистой женскостью, заставляющей ее высказывать такие великолепные, прекрасные слова, как:

у Цветаевой есть свой взгляд на стихию страсти, чрезвычайно тонкий и интересный. Тут опять напрашивается сравнение с Лоxвицкой. Как груба, как примитивна страсть этой последней, в ее первобытной чистоте и неосознанности, — и как много обдуманного, даже воинственно женского в мыслях Цветаевой о страсти.

У Лоxвицкой нет вопроса пола. Она вся — в любви, и эта любовь, если можно так выразиться, «интерполая», т. е.

безоттеночно-стиxийная, себя не помнящая, себя не видящая, как самум пустыни. Это — вихрь, но вихрь, еще не отделенный сознанием от души, а как бы вырастающий и падающий вместе с этой душой. Он стал ритмом всего существа, души и тела, а потому Лоxвицкая служит любви собою, она еще вне вопросов о любви, она вся — в культе этой любви.

Марина Цветаева затрагивает вопросы пола. И очень важно затрагивает, т. е. не с общечеловеческой, не с философской точки зрения и не с мужчинствующим самоутверждением, по Отто Вейнингеру; [41]она говорит, стоя на своем месте, ее позиция — вечная, осознанная женственность, ее инстинкт — враждебное отталкивание от мужского. Отдача, но отдача после сражения, отдача постороннему, чужому, врагу. Для всякой чистой (подразумеваю: типически-цельной) женщины мужчина есть враг, и история любви к мужчине есть в то же время повесть о военных действиях, осаде и взятии. Непременно — взятии.

В этом отношении интересно стиxотворение «В чужой лагерь». «Аx, вы не братья, нет, не братья», — восклицает она тем, которых ей, женщине, суждено любить.

Женская стихия сопротивляется мужской, которой она себя впоследствии порабощает. Первичный инстинкт отталкивает женщину от мужского, как от вражеского, насильственного. Половой подбор, в сущности, измеривается и осуществляется не силою взаимовлечения, но степенью отталкиваемости. Центробежная сила, говоря терминами механики, должна дойти до крайнего своего предела, прежде чем перейти в центростремительную.

Тут превосходно чувство настороженности, ощущение вражеской близости в каждой близости мужчины, предчувствие неминуемой борьбы, и — неминуемого — поражения. Но женщина мстит за это «неотвратимое», которое «ничто не может отклонить», совершенно своеобразно, чисто по-женски и, вместе, проникновенно. Она отрицает победу мужчины. Победитель в борьбе двух полов — не мужчина; победители — вешний запах, вальс, темнота, пение оркестра. Женщина побеждается не мужскою стихией, а томлением вечера по несказанному; ее страсть безликая, незрячая, нецеленаправленная. Она влюблена не в мужчину, а в «розовый закат».

Вот лучшая месть побежденной, отнимающая у победителя всякую славу.

Аналогичный рассказ есть у Мопассана, рассказ о двух сестраx-буржуазкаx. Одна из них признается другой в тягчайшем грехе — в измене мужу, случайной измене в лунную ночь, от сознания которой и от стыда за которую она поседела. Сестра утешет ее, говоря, что грех не велик, потому что в ту ночь настоящим ее любовником был — «лунный свет». [42]

В том же цикле есть у Цветаевой прелестные задушевные стиxи, из которых особенно хороши «Связь через сны», «Наши души, неправда ль, еще не привыкли к разлуке», «Оба луча», «Кроме любви». Трогательно-девическое, совсем юное стиxотворение, начинающееся так: