Дмитрий Мережковский - Россия и большевизм

3) Власть большевиков укрепила, во-первых, наша интеллигентская слабость, а во-вторых, невежество, дикость русского народа. Тысячу лет кланяться царю, как Богу, и вдруг покончить с ним, как с Николаем II в Екатеринбурге покончили, — это всемирно историческая подлость. Мы можем, впрочем, утешаться тем, что русский народ оказался не хуже других народов. То, что они с ним делали и делают, стоит того, что он сделал сам с собою. С него взыскалось — взыщется и с них. «Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!» Не мы, а сами они это сделают, сами себе за нас отомстят. Во всяком случае, то, что сейчас Европа делает с Россией, — непрощаемо.

Генерал Людендорф обратился с меморандумом к правительствам, английскому и французскому. Кажется, есть в меморандуме и скрытый ультиматум и даже попросту шантаж, правда, довольно невинный. Ведь петля на шее великого народа затянута; как же обвинять его в том, что он не хочет задохнуться, сбрасывает петлю с шеи?

Генерал Людендорф в своем меморандуме излагает все положения западно-восточных дел с неотразимой ясностью. Одно из двух: или произойдет интервенция, военное вмешательство Антанты, в союзе с Германией, не в русские, а в интернациональные большевистские дела; миллионное германское войско двинется на восток, чтобы свергнуть советскую власть; или к уже недалекому таянию снегов большевистское половодье прорвет польскую плотину и захлестнет Европу.

Наконец-то прозвучал внятный голос среди нечеловеческого бормотанья и мямления. И даже если это «шантаж», «подлость», то каково же «благородство» тех, кто довел Европу до того, что ей нет иного спасения, кроме подлости?

Меморандум Людендорфа — с одной стороны, а с другой — отъезд Красина из Лондона в Москву. По газетам, отъезд не имеет никакого значения: слетает будто бы Красин в Москву, пошушукается с Лениным и вернется в Лондон; а торговый договор все-таки заключен будет, и будет признана советская власть в ближайшие дни.

Так по газетам, а по слухам не так. И, кажется, наступает время, когда слухи вернее газет. По слухам, Красин уедет навсегда; и сколько бы не шушукался с Лениным, ничего из этого не выйдет: переговоры о торговых сношениях окончательно прерваны, и советское правительство не только «в ближайшие дни», но и никогда не будет признано. Во всей европейской политике произошел или должен произойти глубокий сдвиг слева направо.

Так ли?

Если тончайшая нить, хотя бы подобная тем паутинам, реющим в прозрачном осеннем воздухе, которые называются «ниточками Пресвятой Девы», — если такая почти невидимая, почти несуществующая нить связывает меморандум Людендорфа с отъездом товарища Красина, то это так, и мы сейчас находимся накануне великих событий. Тихими-тихими стопами подойдут они, подкрадутся, как тать в нощи.

Не из Европы, а из России. Что сейчас происходит в России? И происходит ли что-нибудь? Что-то уж слишком тихо там… Но об этом нельзя говорить — не надо: как бы не сглазить.

Одно можно сказать: 33 мудреца нашли-таки минуту утешить Ленина, выступить с резолюцией против интервенции!

Так, бывало, в Петербурге: заснешь в трескучий мороз, а поутру встанешь и ахнешь: все течет; дворники скребут и посыпают желтым песком тротуары скользкие.

Не так ли на европейском барометре невидимо дрогнет игла и за ночь передвинется с северо-восточной ясности на западную облачность?

Или еще так: солнце светит ярко, и философ Кант верит солнцу, а где-то на маленьком пальце левой ноги у философа ноет мозоль: глупая мозоль умнее Канта: солнцу не верит и знает, что будет дождь.

Никогда еще красное солнце так ярко не светило, как сейчас, после падения Врангеля. Но вот, в резолюции «33-х», умная ленинская мозоль к дождю не ноет ли?

Или еще так: человек ночью спит и вдруг просыпается сам не зная от чего. Тишина мертвая. Но проснувшийся ждет, что раздастся стук. И стук раздается.

За всю трехлетнюю большевистскую ночь такой тишины, как сейчас, никогда еще не бывало. Но мы проснулись и ждем, что сейчас раздастся стук; и даже знаем, что постучится кто-то в дверь, и что-то скажет, и это все решит.

Слышите стук?